А когда ветер немного утих, снег повалил крупными хлопьями. За час его навалило по щиколотку, через два часа — выше колен.
Потеплело, но снег все продолжал падать густыми, частыми хлопьями и поднимался все выше и выше, пока не засыпал завалинки. Часам к четырем он доходил до дверных ручек. Тяжело дыша и низко согнувшись, крестьяне отгребали снег от дверей, прокладывая узкие глубокие тропинки кто к родным, кто в церковь, — поп-то все о своем пекся, зазывая к службе, — а кто и в корчму: корчмарю-то ведь тоже надо было заработать.
Снегопад утих, но начался такой трескучий мороз, что у людей зуб на зуб не попадал. Старик поп частенько забегал в корчму, чтоб согреться, а прихожане за ним: каков поп, таков и приход. Окоченевший поп за разговором пропускал рюмочки, одну за другой, и прихожане, окружив его плотным кольцом, не отставали от батюшки.
— Все на свете от бога, мы ни в чем не властны, но в этом году что-то неслыханное творится. Такого снега я еще ни разу не видывал на своем веку, — говорил поп, потягивая водку.
Пропустив еще одну рюмочку, он добавил:
— Так сама в рот и просится. О боже мой, если снег снова повалит, пропал я совсем: завтра-то рождество, останусь я без приношений на праздник.
— Вам-то, батюшка, жаловаться нечего, — заметил пухлый, румяный мельник, — а вот что мне делать? Кто в такую погоду приедет молоть зерно?
Вмешался и рыбак:
— Батюшка, если тебе не повезет в сочельник, значит хороший улов будет в рождественскую обедню. И у мельника — сейчас жернова отдыхают, зато потом вдвойне заработают. Душа просит утешения, а утроба — пищи. А мне вот придется с голоду помирать, река-то ведь крепко-накрепко замерзла.
А бедная, нищая вдова, у которой было пятеро детей, стояла в сторонке, совсем позабыв, зачем она пришла, и все думала над словами старика попа, мельника и рыбака: она твердо знала, что они богаты, очень богаты. Потом и она заговорила, вытирая нос рукавом рубахи:
— Не знаю, батюшка, верно ли, но мой оборвыш, тот, что стережет деревенское стадо, говорит, что в самой чаще леса объявился Дед Мороз с белой бородой до колен и дрожит там, трясется, прислонившись к четырем деревьям. Пока не прогоним его, не будет нам спасения, засыплет он нас снегом, и помрем прежде сроку.
Поп почесал бороду и сказал:
— Как знать?.. все может быть… иногда такое бывает… что и в голову не придет…
А мельник потер руки и сказал:
— Пойдем-ка в лес, батюшка, да всыплем ему как следует!
А рыбак, встряхнув курчавыми волосами, предложил:
— А давай-ка, батюшка, поднимем всю деревню и изобьем его до полусмерти, чтоб он убрался восвояси!
И побежал поп, спотыкаясь на ходу, а за ним мельник, а за мельником — рыбак, а за рыбаком — вдова; и вмиг собралась вся деревня: тут были и мудрые старики, и веселые парни, и болтливые женщины. Потрясая лопатами, вилами, дубинами, они толпой хлынули к лесу; впереди всех шел старик поп, неся под мышкой евангелие, а крестьяне так его подталкивали сзади, что он едва касался ногами земли.
Хвастливым речам не было конца. Со всех сторон только и слышалось: «Ну, теперь Деду Морозу несдобровать, пришел ему конец!» — «Попадись он нам только в руки, не поздоровится ему!» — «Кубарем полетит!» — «И волоска в бороде не останется, придется ему в руках бороду нести, как моток ниток!» — «И не пойдет уж он по большой дороге, а пустится наутек, продираясь сквозь лесную чащу!»
Наконец, достигли они опушки леса. И такой стоял здесь трескучий мороз, что зуб на зуб у них не попадал, казалось будто журавли клювами щелкают. Вошел народ в лес.
Старик поп все повторял:
— Вперед, дети мои, вперед, с богом! Это все он, Дед Мороз; как дыхнет, так все нутро и коченеет. Бейте его, не щадите!
Но как забрались крестьяне в самую гущу леса, у всех поджилки затряслись и выпали из рук топоры, вилы, дубины.
— Свят-свят, да можно ли с ним бороться?!
Дед Мороз — огромный старик, дремал, опершись на четыре дерева, каждое толщиной с бочку, и они трещали, сгибаясь под его тяжестью. Ему стоило только шевельнуть одной рукой, и он уложил бы всех наповал. А борода у него была такая густая, словно шерсть с целой отары овец пошла на нее. Борода и усы его спускались волнами ниже колен и утопали в снегу. И были они такие длинные, белые и замерзшие, что казалось, будто кто-то пролил несколько ведер молока, которое превратилось в глыбы льда. Копна волос покрывала его плечи и окутывала спину, как бурка.