— Ну, батюшка, — сказал один храбрец, — как же нам с ним расправиться? Добром или силой взять?
И поп ответил ему таким голосом, точно ему конец пришел:
— Лучше добром.
А женщины зашептали:
— Выйди вперед, батюшка, и прочти что-нибудь, из евангелия, глядишь и избавимся от него.
Поп сделал три шага вперед, десять назад и раскрыл евангелие. Уж откашливался он, откашливался — все никак не мог начать читать. Все закричали.
— Начинай, батюшка, читай, ведь этак мы совсем окоченеем!
И старик поп волей-неволей затянул протяжно, в нос:
— Э-э-э… ве-ве-ве-верхом на осле, э-э-э, и э-э-э вышли ему все навстречу с ветками распустившейся вербы…
— Переворачивайте страницу, батюшка! Давайте другую молитву!
— Какие еще там цветущие вербы, батюшка?!
Поп, сбитый с толку, хотел перевернуть страницу той же рукой, которой держал евангелие. Книга выпала у него из рук, провалилась в снег и исчезла. Дед Мороз проснулся, открыл глаза, и над его белыми ресницами взвихрилась снежная пыль. Он встряхнул головой, и волосы его, покрытые инеем и сосульками, зазвенели, как бубенчики. Дед Мороз вздохнул, и холодный воздух клубами вылетел из его ноздрей. Толпа отшатнулась, а поп, покачнувшись, упал носом в снег.
— Что с тобой, батюшка? — спросил мельник.
— Ты чуть было не упал! — ухмыльнулся рыбак.
— Подымите же батюшку! — воскликнула вдова.
Поп поднялся, ничего не видя перед собой, и, спотыкаясь, побрел к Деду Морозу. Но как только он приблизился к нему, ледяное дыхание коснулось его сердца, и он упал на колени.
— Смилуйся, Дед Мороз, — пробормотал одуревший поп, — страна-то у нас большая, пойди в другие края; если ты еще наметешь здесь хоть с ладошку снегу, то я останусь без приношений, а ведь я совсем нищий.
— Ты богач, батюшка! — закричал Дед Мороз так, что весь лес задрожал.
Потом он наклонился к уху попа, что-то шепнул ему и снова выпрямился. Стоило только Деду Морозу коснуться деревьев, как ветки ломались и сучья отлетали прочь.
Поп поднялся и бросился со всех ног к деревне, да так весело и резво, словно помолодел.
— Да что он вам такое сказал, батюшка? — спрашивали все.
Но поп мчался дальше, ничего не отвечая.
Мельник сделал несколько шагов к Деду Морозу, стал на колени и сказал:
— Смилуйся, Дед Мороз, останови снег, а то никто не приедет ко мне на мельницу, и дети мои помрут с голоду.
Дед Мороз засопел, и из обеих его ноздрей выскочили сосульки. Потом сказал мельнику:
— Не жалуйся, богатый мельник. На твою мельницу приезжают из десяти деревень, а ты все недоволен. Завтра чуть свет будут стоять у твоей мельницы десять телег с пшеницей и десять с кукурузой.
Мельник вскочил, почесал затылок и быстро засеменил к дому, не в силах сдержать своей радости.
Пришла очередь и рыбака. Шагнул и он к Деду Морозу и упал на колени.
— Дед Мороз, не оставь и меня своей милостью. Пусть замерзнет Дунай, замерзнут моря, но, Дед Мороз, помилуй нашу деревенскую реку, ведь мне и хвоста рыбьего не видать, а жена-то уж и сейчас плачет дома у печки.
Дед Мороз встряхнулся, с него посыпался снег и накрыл рыбака до самой макушки. Потом Дед Мороз заговорил, да так, словно вьюга завыла, и вся округа услышала его.
— Эх, рыбак, рыбак, чего же ты жалуешься, — у тебя всего вдосталь! Если ты будешь ловить рыбу и зимой и летом, то она вся переведется. Сделай прорубь и завтра до зари поставь сеть да наберись сил, чтобы вытащить ее — она будет полным-полна жирными, большими карпами.
Рыбак вскочил и пустился домой, отряхивая с себя снег.
А как только вдова начала рассказывать о своем горе, Дед Мороз заулыбался и стал ей поддакивать:
— Дед Мороз, я совсем нищая…
— Твоя правда…
— Дед Мороз, у меня пятеро детей…
— И это верно.
— Дед Мороз, скоро рождество, а у меня нет окорока…
— Знаю.
— И нет у меня за душой ни гроша…
— Правильно.
— И нет у меня ни крупицы муки…
— Так оно и есть.
— Нет у меня даже вязанки хвороста…
— Верно.
— Нет у меня даже кожуха…
— Да, да, нет у тебя даже кожуха, но и разума у тебя нет, матушка, — сказал Дед Мороз, широко открывая огромные глаза, так что белые его ресницы поднялись выше макушки. — Беги домой да покрепче держи за хвост поросенка, чтобы он не удрал, прикрой муку, чтобы дети не рассыпали, да затвори дверь в избу, а то дрова понапрасну горят.
Вдова смотрела во все глаза и не верила своим ушам; но у нее было доброе сердце, и, уходя, она сказала: