И какой он был опрятный! Он вытирал ботинки носовым платком, беспрерывно стряхивал с одежды пылинки щелчками, а после этого дул три раза коротко и быстро, а потом откашливался: хэ-хэ.
Ходил господин Вуча вовсе не так, как ходят все люди. Мы следили за ним издали. Он двигался быстро, мелкими шагами, легко как мышь, и, проходя мимо кучи мусора, всегда, бывало, сплевывал через плечо, а когда дорога была грязная, он перепрыгивал с камня на камень, отряхивая ноги, как кот лапки. У двери учительской он, обхватив бороду правой рукой, поглаживал ее, оскаливаясь, как собака, которая собирается зарычать, захватывал кончики усов пальцами, затем разжимал руку, сдувал с нее что-то, откашливался и входил в дверь тихо, неслышными шагами.
Уроки проходили гладко. Никто ничему не учился.
В классе было шестнадцать парт; на партах было шестнадцать «первых» и шестнадцать «старост»; над старостами — три «главных»: двое наблюдали за занятиями и один — за порядком. Старосты отвечали урок главным, первые — старостам, а рядовые ученики — первым. Рядовые ученики «подмазывали» первых, первые — старост, а старосты — главных; главный же, наблюдавший за порядком, не ставил отметок, а только отмечал одним, двумя и тремя крестиками тех учеников, которые не сидели смирно, когда ему хотелось, чтоб «была мертвая тишина»; он брал все что мог и от старост, и от первых, и от рядовых учеников. Главные били всех; старосты — начиная от первых и кончая рядовыми школьниками; первые тузили рядовых, рядовые — друг друга.
За отметку «плохо» не полагалось давать ничего, за «посредственно» — хлеб, сыр, маслины; за «хорошо» — половину пирога и пряника, за «очень хорошо» — кроме всего этого, надо было отдать еще бабки и новую металлическую ручку; за «отлично» — несколько мелких монет, преимущественно из новых денег, которые тогда только что были выпущены. Отметка «превосходно» — п (малая) и П (большая) — стоила пятьдесят бань.
Главные указывали старостам, что надо учить «отсюда и досюда», старосты в свою очередь указывали первым, первые — рядовым ученикам.
Обычно, когда господин Вуча входил в класс, мы все сидели, не поднимая головы и не отрывая глаз от книги, а он начинал проверять отметки. Получивших «посредственно» он таскал за уши, получивших «плохо» бил по ладоням широкой линейкой, тростью, а когда приходил в ярость, то пускал в ход даже четырехгранную линейку.
О! Тогда он был очень жесток! Он быстро теребил бороду, так что только пальцы мелькали, и безжалостно приказывал:
— Всыпь ему, басурману, десять ударов, всыпь ему десять!.. Ха!.. басурман!.. Десять!.. Пять как придется и пять — ребром линейки!
Главные били немилосердно. Сколько раз я слышал звуки: «Ж-ж-ж» и вслед за тем: «О-о-ой». Мы трепетали от страха, дыхание у нас замирало.
Я помню, как однажды у меня скопилось пятьдесят бань — я собирал по копейке деньги, которые мне давала мама. Две недели подряд я получал только «посредственно» и «плохо». Господин Вуча драл меня за уши, бил по ладони, а когда пришел черед четырехгранной линейки — «пять как придется и пять — ребром», я отдал старосте пятьдесят бань. В этот день он мне поставил «очень хорошо», «превосходно» малое и «превосходно» большое.
Господин Вуча, увидя такое чудо, затеребил бороду и злобно засмеялся.
— Ха, басурман, видишь, басурман, захочет, так выучит, басурман, ну-ка, всыпь ему три раза ребром линейки, ведь может басурман, а не хочет!
Понедельник для господина Вучи — день новостей. Новости эти были хроникой предместья. Господин Вуча сидел за столом, облокотившись и подперев голову руками. Один из учеников быстро поднимал руку, вытянув два пальца.
— Что?.. Случилось что-нибудь?
— Новость, господин Вуча.
— Хорошо, басурман… расскажи, басурман.
И тот начинал:
— Один барышник сдавал внаем для работы на гумне необъезженную лошадь; поблизости играл маленький мальчик и нечаянно попал на круг, где ходила лошадь… она растоптала его копытами; мальчика подняли мертвым, с разбитой головой и всего в крови.
Господин Вуча вздрагивал, бледнел и, застегивая сюртук, говорил:
— А, басурманский сын!
Поднимался следующий и начинал:
— На наших соседей напали грабители. В доме было пятеро детей. Двое спали с матерью, трое — с отцом… Мне страшно рассказывать, господин Вуча…
Вуча, дрожа, спрашивал: