— В чем там дело?.. Идем или что? — донесся снизу веселый голос.
К слуховому окну вела узкая железная лесенка. Передний уже стоял на ней, но никак не мог отворить проржавевшую створку.
— Заржавела, видать, — сказал он остальным.
— Или, может, примерзла, — предположил кто-то.
— Шевелитесь, эй, там, наверху! — крикнули с лестницы между четвертым и пятым этажами, где сейчас сгрудились замыкающие вереницу.
— Сколько нам тут торчать, Фернан? — вопросил чей-то голос, ворчливый и раздраженный. — Мочи нет, как сдавили!
— Конрад двадцать штук крутых яиц взял с собой, — объяснил кто-то со смехом. — Вот и боится, что раздавят!
— Тогда поднажмем, братцы!
Кто-то громко ругнулся. Затрещали рассохшиеся перила.
— Ну, как там яйца? — поинтересовались из задних рядов.
— Фернан все еще на крышу не выбрался?
— Может, у него тоже яйца?..
Кто-то, озорничая, снова толкнул сбившуюся на ступеньках очередь. В темноте раскатился громкий смех.
— На Юнгфрау и то бы скорей поднялись, — буркнул кто-то с досадой.
— Сказано ведь, окно заржавело! — ответили сверху.
— Или примерзло!
— Выбей его киркой!
— Берегись! — крикнул Фернан со ступенек железной лесенки.
В следующий момент вверху зазвенело стекло, люди спрятали лица, втянули головы в плечи. Осколки посыпались, словно град, на лестнице стало немного светлее. Кусок стекла пролетел вдоль лестничной клетки до первого этажа и там разлетелся вдребезги.
— Эй, что там такое? — загремел снизу чужой голос.
— Скорей… Шевелись! — закричали теперь сразу несколько. — Консьерж проснулся!
Шестнадцать мужчин через выбитое окно принялись, торопясь, выбираться на крышу. Рюкзаки на спине не протискивались в отверстие; Фернан, присев снаружи на корточки, принимал их и, не глядя, отбрасывал в сторону. Круглое, красное лицо его, словно встающее солнце, встречало поднимающихся из темноты. Небо над ними было пока что свинцово-серым, лишь кое-где проступали сизые или желтые пятна, окаймленные узкими полосками облаков. Над крышами, словно пух одуванчиков, пролетали хлопья коричневого тумана, цеплялись за трубы, задерживались на них, потом внезапно таяли, исчезали.
— Скорее там! — крикнул с лестницы Конрад. — Кто-то сюда поднимается!
— Поторопись.
Выбираясь на крышу, в молочный свет зимнего утра, люди оглядывались вокруг и жмурились, захваченные на миг широтой и величием панорамы. Высокие темно-коричневые дома городка тесной кучкой стояли навытяжку возле озера, грифельная поверхность которого, чуть поблескивая, уходила далеко-далеко в обе стороны вдоль долины и терялась в дымке на горизонте. К западу, возле деревни Ко, видны были покрытые снегом овечьи загоны; кручи, вздымающиеся за ними, тонули в тумане. На востоке туман был таким плотным, что казалось, это серое небо спустилось вниз; позже, когда солнце начнет прогревать понемногу воздух, непроницаемая пелена эта постепенно, слой за слоем, растает — и за ней, словно одной силой мысли проявленные из безликой, бесформенной белой толщи, прорисуются скалы, ущелья, вершины массива Ле-Дьяблере, черные пятна лежащих в снегу деревень. Над горой Малатре небо было немного прозрачней, солнце уже затопляло его жемчужным сиянием… И во всей этой призрачной, испещренной туманом и снегом картине, где клубились десятки оттенков серого цвета, лишь один городок с его рыже-коричневыми крышами выглядел уверенно и спокойно; среди мрачных утесов, ущелий, снегов он один смотрел уютно и дружелюбно, в нем как бы въявь ощущался теплый ток человеческой крови.
На крыше свистел холодный, пронизывающий ветер.
— Рюкзак возьми! — крикнул Песталоцци, чья продолговатая, лошадиная голова появилась последней в темном проеме. Две-три секунды голова, словно мяч на воде, дергалась, наливаясь кровью, лоб наморщился от невидимого усилия, а затем Песталоцци вдруг сразу по пояс вынырнул из окна и, еще раз дрыгнув ногой, пыхтя, вывалился наружу.
— Снял-таки, башмак, сволочь! — заявил он.
Вокруг загремел дружный хохот.
— Кто?
— Да идиот этот, консьерж! — негодовал Песталоцци. — Ухватился двумя руками, лает — как есть пес! — и раз! — снял башмак.
— Ну а ты-то чего не лягнул его по физиономии?
Песталоцци угрюмо разглядывал свою ногу в шерстяном носке.
— Ну, как есть пес цепной! — повторял он сокрушенно. — Только что за пятку не укусил.
Из слухового окна доносились сердитые крики. Фернан киркой оторвал две гонтовые пластины и швырнул их в проем. Послышался изумленный вопль, затем все стихло.