К этому надо прибавить, что проект на производство тракторов в 10—20 лошадиных сил нам не подошел. Широкие, без меж, поля зерносовхозов требовали более мощную машину; трактор в 10—20 лошадиных сил нас уже не устраивал, и мы, ничем не связанные, считаясь со своими здоровыми аппетитами, нашли нужным строить завод более мощных машин. Правительственная комиссия в составе Толоконцева, Птухи, меня и представителя Госплана остановилась на тракторе в 15—30 лошадиных сил.
«Иванова вызвали в Москву. Он спешно выехал, а через несколько дней мы получили от него «молнию»: «Приостановить закладку фундамента тчк завод перепроектируется на трактор 15—30 зпт 40 тысяч зпт две смены». Двенадцати технологам предлагалось выехать в Москву для перепроектировки завода. Срок отъезда был дан в духе Иванова — однодневный.
И в тот же день мы, двенадцать человек, захватив необходимые материалы, выехали в Москву. Там для нас уже были приготовлены комнаты. Вечером мы уже работали над проектом. Иванов пришел к нам ночью. Вся наша проектировочная группа была на месте. Василий Иванович посмотрел на нас и, довольный, сказал:
— Приступили? Ну-ну, давайте!..
Это была первая похвала, которую мы от него услышали».
Я изложил проектировщикам новые установки партии: надо строить более мощный завод.
— Сколько даете дней на перерасчет? — спросили они.
— Двадцать восемь.
Во главе с инженером Смирновым они занялись этим кропотливым делом, свезли в дом на Юшковом переулке трактор в 15—30 лошадиных сил, разобрали и начали пересчитывать. Они работали идеально и срок выдержали.
Генеральное сражение нам пришлось выдержать между 2 и 4 февраля 1929 года на сессии Гипромеза. Общим докладчиком при защите нового проекта выступил главный инженер П. С. Каган, а по цехам докладывали эксперты-специалисты. Главный инженер негромким голосом добросовестно обосновывал технические принципы проекта: «Производство должно быть стандартным, взаимозаменяемым, массовым». Я оглянулся по сторонам. На стенах висели чертежные эскизы завода. «Процессы производства должны быть уплотнены до возможного предела».
Авторы проекта считали, что завод должен быть насыщен первоклассным оборудованием, он должен быть сгустком передовой, современной технологии, высокой культуры массово-поточного производства. Только так можно решать главную задачу нашего времени — догнать и перегнать передовые капиталистические страны. Мы находились в большом зале; за длинными столами, покрытыми зеленым сукном, сидели крупнейшие специалисты. Я всматривался в их лица, они ведь решали судьбу проекта. Как он должен был их захватить!
Они не перебивали докладчика. «Работа должна идти на наивысших скоростях». Они выслушали докладчиков по цехам, и затем инициатива перешла в их руки. Они заговорили, некоторые из них привстали, один за другим они задали столько вопросов, они взяли в оборот механосборочный, в оборот кузницу, все цехи, весь завод. Сомнений не было — проект подвергли ураганной атаке. Это для меня стало ясно. Они сидели за длинными столами, спиной к перспективным контурам будущего завода, и они оспаривали наш проект, оспаривая все наши доводы. Я несколько раз пытался встать и сказать, что не о том ведь вы толкуете, но я сдерживал себя — специалисты-эксперты должны были все сказать.
Слово взял Холмогоров, я с надеждой взглянул на него: в 1911 году, работая монтером, я слушал его лекции на политехнических курсах на Разъезжей; он был тогда для меня передовым человеком. До него ораторы говорили, что режим американских скоростей для нас не подходит, что у нас нет инструмента, нет высококачественного металла, нет нужных людей. Но что он скажет? И вот когда даже он охарактеризовал проект нашего инструментального цеха как проект, не имеющий под собой твердой научной почвы, меня всего взорвало.
— Нелепая затея, — закончил он свою речь.
Прежде всего необходимо внести ясность. Они раздирали проект в клочья, но требовалась ясность, прежде всего ясность. По сути дела, спор на сессии Гипромеза о проекте вышел за рамки техники. Политика звучала в речах ораторов. В споре обнажались психология, мысли, идеи, убеждения. Генеральный спор шел о судьбах и путях нашего тракторостроения: Европа или Америка? Каким путем мы пойдем — европейскими скоростями или американскими? Последние требовали от нас решительности, смелости и технического риска. Эксперты говорили достаточно. Теперь наконец я мог сказать. Я говорил дважды.