Строительные коробки цехов были подведены под крышу, и, естественно, я торопил американские фирмы с оборудованием первой очереди. Выполнение заказов явно запаздывало. Тогда мы еще не представляли себе всех размеров прорыва, который подготавливался медлительностью выполнения заказов первой очереди. Инженера Куликова, добросовестнейшего работника, который вел основные переговоры с фирмами и размещал заказы, я застал в состоянии растерянности. Он сел со мной рядом в машине и, когда мы покинули Нью-Йорк, смущенно сказал:
— Все какие-то дурацкие сны снятся… Заказы, боюсь, перепутал, фирмы, боюсь, меня обманывают… Заказал одни станки, а во сне вижу еще лучшие…
Мы вынуждены были иногда менять намеченное ранее оборудование на другое. Мы явно запаздывали. Мы совершили оплошность при заключении договора: ни одна фирма не обязывалась гарантировать случаи просрочки денежными компенсациями. Фирма «Ингерсол», например, ухитрилась заключить такой договор, по которому она получила 75 процентов стоимости заказов и могла даже не приступить еще к производству станков. Правда, они были доброжелательны к нам, их начал душить уже кризис, и многие заводы жили только нашими заказами. Но они зачастую и обманывали нас.
Я приехал к хозяину фирмы «Ингерсол». Здоровый, розовощекий швед, он улыбался, протягивая мне руку. Я пожал ее и спросил:
— Как наш заказ?
Он заговорил о посторонних вещах, спрашивая, какое впечатление произвела на меня Америка, что я увидел здесь полезного, на какой скорости я веду «корд».
— Все это хорошо, — заметил я Куликову, — но к производству станков он, кажется, еще не приступил. — И я обратился к нему: — Покажите мне хотя бы стальные болванки, предназначенные для наших станков.
Он ответил не сразу — они отливаются на другом заводе. Я молча отправился к своей машине. Он шел за мной, расспрашивал о моих американских впечатлениях. Я не сдержал себя, обернулся и назвал его человеком, который обманул нас. Переводчик смутился и не знал, что ему делать.
— Не будьте барышней, — упрекнул я его, — тщательно переведите ему мои слова. Это может оказать воздействие на него. Пусть он работает овер-тайм — сверхурочно.
Для большего воздействия на капиталистические фирмы я использовал буржуазную печать, поместил письмо в «Нью-Йорк таймс», в котором потребовал, чтобы с нами работали по-деловому, по-честному. После разговоров с представителями фирм и знакомства с бесконечными чертежами я отдыхал за рулем машины. «Корд» мчался с большой скоростью. Рядом со мной обычно сидел Куликов. Мы чувствовали, что временами «корд» будто отрывается от земли.
Это было на широком шоссе под Чикаго. Детройт оставался позади. Я вспомнил блестящий кафельный пол у Форда и стотонные качающиеся мартеновские печи. Тщательно отсортированная шихта складывалась на полу. Форд закупил корабли на слом. Стальные борта из одной и той же марки стали спрессовывались и отправлялись в печь. Он получал сталь постоянного режима. Я напомнил об этом Куликову.
— У него есть технические традиции, — сказал он.
Да, это верно. У нас их еще нет, мы их только создаем. В Америке никто бандажных колес не делает, и человек, который выстукивает колеса, стал анахронизмом. У нас еще стучат. Скоро и у нас перестанут. Я вспоминаю споры на техническом совете Гипромеза. Как далеки от современности были те, которые настаивали на европейских скоростях! Прямые дороги, обилие машин, техническая оснастка страны убеждали меня в правильности выбранного пути. Кустарь, мечтал я, кустарь, привыкший к вертящимся трансмиссиям, загораживающим свет и нелепо шумящим, он войдет в наш механосборочный цех, он будет потрясен при виде светлого, просторного цеха, в котором нет паутины ремней, в котором каждый станок работает на индивидуальном моторе. Литейщик в изумлении остановится на пороге нашего нового цеха — он не увидит человека, ползающего и копающегося в земле. Кузнец, войдя в наш новый, высокий цех, увидит ковочные машины и печи с пирометрами. Он ведь свыкся с молотом, который дергают рукой! Мысленно я уже расставлял в цехах новые станки и агрегаты, я видел их в действии.
«Рассказ Василия Иванова, встречи и беседы с возвращающимися домой «русскими американцами» — так мы называли наших ребят, проходивших заводскую практику за океаном, — и мое воображение все больше разгоралось, и мне уже казалось, что это я, газетный корреспондент, стою у Форда в Детройте у конвейерной ленты и заученными движениями собираю детали; я вижу Дирборн и Ривер-Руж — по реке плывут баржи с рудою, углем, с металлом, все это направляется на заводы Форда, к великому механику, как он сам любит называть себя, к старому Генри Форду, к которому я в один прекрасный день обязательно, так думалось мне, пойду с Ивановым.