— Какой тип озеленения?
Он ответил:
— Лучше густая трава, потому что деревья загородят свет в цехах. И начинайте готовить землю под парк».
Мы сталкивали капиталистические фирмы лбами, брали от них лучшее, что имела Америка. Она работала на нас, на наши новые заводы, для которых мы закупали оборудование, но мы не слепо копировали, а пытались синтезировать достижения американской техники. Объезжая заводы, я своими глазами видел, как силы производительные перерастали тесные капиталистические рамки. Заводы работали в треть оборота, сдерживая себя, растаптывая свое техническое изобилие. И каждый раз, когда я наблюдал эту растрату накопленных сил, их медленное разрушение хотя бы тем, что заводы работали неполную неделю, я с завистью мечтал: «Нам бы эти умные машины, станки, автоматы-уникумы, прекрасную организацию производства…» В 1930 году все площадки в городах Америки, на которых выставляются автомобили для продажи, были ими переполнены. Машины продавались за бесценок. Их было так много, что черные крыши их сливались в одну волнистую линию. На площадке стояли тысячи лошадиных сил. Но они никому не нужны были. Машины, обреченные на безработицу. Их мы видели в Детройте.
«…И вот я вхожу вместе с Ивановым в кабинет Форда, в легендарный кабинет, описанный во множестве книг, — он находится в Дирборне, это небольшая комната в 15 футов длиной. Вот точная опись вещей исторического кабинета, куда ведут экскурсантов Америки и Европы. Стены высокие, потолок стеклянный, на полу ковер. Посредине комнаты большой письменный стол. Кресло Генри Форда. Старый Форд обычно сидит лицом к двери. Справа от Форда, в углу, стул с кожаной спинкой. По комнате разбросано несколько деревянных стульев. На письменном столе коммутатор и электрические приборы. И пара маленьких клещей. Полдюжины выпусков журнала «Атлантический ежемесячник», журналы аккуратно сложены рядом с клещами. За креслом Форда висит на стене большая картина, изображающая старый дом Форда на ферме. К сведению посетителей: дом этот был построен самим Фордом из досок, которые он в свое время сам напилил. В этом доме он жил со своей женой после их свадьбы. На другой стене находятся две картины и письмо, вставленное в рамку. Письмо это, написанное в Лондоне во время войны, повествует, как фордовские автомобили спасли английских солдат в одном сражении с немцами. Далее по стенам развешаны портреты Форда, Эдисона и Берроуза. Над дверью висит план одного из фордовских заводов.
Да, и еще рисунок «механической повозки». Из книг да из рассказов наших товарищей, проходивших практику в Дирборне и Детройте, мы уже знали эту волнующую историю о том дне в воскресенье пополудни летом восемьдесят девятого года, когда мысль и воображение Генри Форда нашли свое воплощение в рисунке механической повозки, той самой повозки, которая, собственно, и стала прообразом автомобиля, знали мы также и еще одну подробность, а именно — что проект был набросан на обороте нотного листа, который, к сожалению, затерялся.
Я смотрю во все глаза. Вот он каков, Генри Форд, великий механик! И кажется, он больше всего любит, когда его называют именно так. И вот мы видим человека, который, по словам его биографа, детройтского редактора Бенсона, выглядит старым, как пирамида.
Сам Форд редко бывает в своем кабинете. «Человек, который управляет предприятием, — так Форд однажды сказал детройтскому писателю, — не имеет права сидеть в кабинете. Место руководителя — везде. Он должен все время передвигаться. Десять или пятнадцать лет тому назад, когда я был гораздо более подвижным, чем теперь, я все время был в движении».
Он интересуется Россией, ее планами, он, Форд, готов торговать со всем миром. Дело есть дело. Ему хочется узнать некоторые подробности о той стране, откуда прибыл Иванов. Кто он сам по профессии, мистер Иванов? Чем он был занят в молодости? Какая фирма стоит за ним? Что сейчас его волнует?
Это хорошо, что русские решили выгадать полвека опыта, решили строить тракторные и автомобильные заводы. Во Французском Марокко берберы до сих пор молотят хлеб, ударяя голыми ногами о мешок, куда положен небольшой сноп. По русским подсчетам, один трактор выполняет работу 100 волов и 50 людей. Ему докладывали американские инженеры, побывавшие в России, и это радует его сердце, сердце механика: русская крестьянская молодежь, говорят инженеры, смотрит на машины почти с романтическим восторгом.