(«…И если бывали критические моменты, когда Владимир Ильич, отойдя в противоположную сторону, бросал какое-нибудь меткое словечко вроде «комчванство» или «комспесь», которое немедленно покрывалось смехом и аплодисментами, заглушая последние слова, то тут для стенографа момент напряжения доходил до максимума: сказано что-то удачное, должно войти в историю, а зафиксировать не удалось…»)
Сколько новых слов пришло вместе с революцией! И в потоке новых слов было и это рожденное в двадцатом году: «ГОЭЛРО».
Все эти дни декабря, готовясь к VIII съезду Советов, Владимир Ильич был весь в раздумьях над докладом о внешней и внутренней политике молодой Республики. Он сжато записал тему, план, характер доклада. Листы ленинского плана со вставками, с характерными для Владимира Ильича подчеркиваниями предстают перед нами как поразительный чертеж — чертеж, на котором обозначены приметы не только дня сегодняшнего, но и дней будущих.
Владимир Ильич стоял перед делегатами съезда на авансцене, в руках он держал весомую книгу — «План электрификации РСФСР», от страниц «Плана» еще так чудесно пахло свежей типографской краской (все-таки сумели издать к съезду!). Казалось, Владимир Ильич не мог расстаться с этой удивительной книгой в простом переплете, вобравшей в себя коллективную мысль русских ученых, инженеров, экономистов, пронизанную от первой до последней страницы страстной жаждой приблизить будущее.
С какой-то трогательной нежностью и уважительностью он назвал эту книгу — «томик».
(«Мы имеем перед собой результаты работ Государственной комиссии по электрификации России в виде этого томика, который всем вам сегодня или завтра будет роздан. Я надеюсь, что вы этого томика не испугаетесь. Я думаю, что мне не трудно будет убедить вас в особенном значении этого томика. На мой взгляд, это — наша вторая программа партии»).
Стенографы все запомнили: зимний хмурый день, съездовскую напряженную атмосферу и тот миг, когда на кафедре стоял Владимир Ильич, начав свой исторический доклад перед гигантской аудиторией. Стенографы революции были тогда молоды. Старшей в этой горстке стенографов, владевших «крылатым письмом», была Валентина Петровна Остроумова, живая, веселая, стремительно-быстрая. Она уже не первую ленинскую речь записывает, «схватывает» каждое его слово.
Стенографистки, бывало, просили его, напоминали: «Владимир Ильич, только, ради бога, не уходите далеко…»
Строили «баррикады» из стульев, чтобы не дать ему далеко отойти от столика стенографисток. Но он, увлекшись, забыв о своем обещании, цепко взяв стул, решительно отставлял его в сторону и стремительно выходил вперед, оставаясь один на один с многотысячной аудиторией, — обдумывал на глазах у притихшего съезда, каким ему видится будущее, начало самой счастливой эпохи.
1959—1970