Мак-Кормик старее нас, его душит кризис, он уже работает только три дня в неделю. Вот эти петли в расположении цехов — результат долгих лет блужданий и опытов. А мы взяли прямую, кратчайшую линию.
Я дал знать Мак-Кормику, что все же таки побывал у него на заводе: оставил в конторе свою карточку директора «Stalingrad Tractor Plant».
Перед своим отъездом в СССР я снова собрал всех наших инженеров и мастеров, практиковавших на американских заводах. Они съезжались в Детройт со всех концов Америки — с заводов Мак-Кормика, Джона Дира, Катерпиллера, Алиса Чалмерса, Хар-Пара, Клетрака, Форда, «Дженерал моторс», — наши люди, обучавшиеся искусству организации поточного производства. Большинство из них было одного возраста — не старше тридцати лет. Мы взаимно поделились американскими впечатлениями. Я сказал им о той прямой, кратчайшей линии в технике, которую мы прокладываем в своей стране и которую нам придется освоить.
«Весной я поехал с Ивановым на Тракторный. Он все больше привыкал ко мне, моя записная книжка и карандаш уже не раздражали его, с веселой усмешкой он встречал меня обычно одним и тем же возгласом: «А, наш специальный корреспондент!»
Он поставил на пол в купе свой кожаный портфель, весьма объемистый по размеру, который больше походил на чемодан, открыл его и, порывшись среди деловых бумаг и пачек чертежей, брусков стали и образцов радиаторной ленты, извлек на свет божий завернутые в газету сандалии со сбитыми задниками, служившие ему домашними туфлями.
Он добродушно усмехнулся:
— Ты, браток, извини меня, я хорошо высыпаюсь в дороге.
Но спал он мало, он и в поезде работал — читал докладные, внимательно рассматривал чертежи, делал пометки в своей записной книжке.
В сумерках в вагон вошел молодой инженер-технолог со скатанной в трубку связкой чертежей; оказывается, Иванов вызвал его телеграммой — они условились встретиться на станции Грязи, с тем чтобы спокойно, без помех, поработать в дороге.
Чертежи заняли нижнюю полку, свешивались до самого пола, время от времени технолог заменял одни чертежи другими.
Глубокой ночью Иванова разбудили — принесли телеграмму. Поезд стоял, светились огни большой станции, Иванов в сандалиях на босу ногу, без шапки в дождь помчался на телеграф — нужно было срочно по телеграфу передать одно свое решение. И пошло, и пошло… Сталинградский тракторный хорошо знали по всей линии железной дороги, и телеграфисты, давно знакомые с начальником строительства, в любое время дня и ночи доставляли ему телеграфные депеши. Он быстро их просматривал и, в зависимости от содержания, то радовался, то гневался и тут же посылал ответные телеграммы, которые перед отправкой читал вслух, точно это были приказы в стихах.
Он в эту ночь еще некоторое время работал над бумагами, потом лег, подложив под голову большие, с набухшими жилами руки.
— Задавай вопросы, — обращаясь ко мне, сказал он. Потом задумчиво повторил мой вопрос:
— «Почему я взялся за эту стройку?»
Итак, почему он с такой радостью взялся строить завод, прекрасно зная, что до него там по-азиатски кустарно и долго ковырялись на площадке у Волги, над крутыми берегами которой кружили некогда разинские ватаги?.. Так вот: его послала в эту степь партия большевиков. Такое задание: построить в самые сжатые сроки. Но к этому, пожалуй, стоит добавить и такое немаловажное обстоятельство — личную, что ли, склонность: строительство Тракторного завода было ему по душе. Да, просто по душе («Я ведь, черт возьми, старый металлист!»).
С этими словами начальник строительства крепко уснул.
За окном, шипя, проносились поезда, свет шел полосами по стенам ивановского купе».
Освоение
17 июня 1930 года завод был открыт. Вся страна прислала к нам своих представителей; мы шли от цеха к цеху и в десять утра вошли в механосборочный. Вдоль железной ленты стояли делегаты завода, города, края, страны. Он двигался медленно, первый трактор дымчатого цвета. Когда он подошел к покатому краю железной ленты, мне подали «молнию». Я прочел ее вслух, взволнованный. Это была телеграмма из Москвы о наших тракторах, словно снарядами взрывающих старый, буржуазный мир и прокладывающих дорогу новому, социалистическому укладу.
«Поздно ночью я передал по телеграфу свою корреспонденцию в Москву.
(«Для него, для первого, в эти дни проверяют конвейер, о нем идут споры, с ним связывают люди свои надежды на лучшее будущее, к первому его движению прислушиваются двадцать две тысячи строителей и металлистов, в сердцах которых взволнованным эхом отдается стук его мотора. С каждым движением конвейера трактор начинает оживать. На сорок девятом месте медленно подвигающейся ленты трактор заводят, и, влекомый своей собственной, заложенной в нем силой, трактор в 15—30 лошадиных сил покидает конвейер, уходит из механосборочного корпуса. В нем, в первом тракторе, — наши темпы, наша воля, наша зреющая сила. И как не оглянуться, не вспомнить тот день в июне 1928 года, когда к берегам Волги подошли первые плоты с лесом и строители, нарушив безмолвие сожженной солнцем степи, раскинули на пятистах тридцати гектарах лагерь великой стройки, положив начало осуществлению ленинской мечты…»)