Исана знал, что, отключи он сейчас, когда Дзин слушает голоса птиц, наушник, невыразимый страх поглотит крохотный мозг сына. В тот момент, когда магнитофон воспроизводит мельчайшие, с маковое зернышко, подробности птичьих голосов, установить контакт с сыном невозможно.
Исана прислонился к стене, он дышал открытым ртом, поскольку из носа все еще шла кровь и он прижимал к нему рукав джемпера, и вид у него был довольно глупый. Он так и не пришел в себя после падения, да к тому же лишился сочувствия сына, и казался себе всеми забытым и одиноким, забытым на дрейфующей льдине, когда вокруг его тела и разума бушует безбрежный океан насилия. У него оставался единственный выход: воззвать к душам китов, плавающих в этом безбрежном океане. Их дурацкий способ развлекаться просто смешон. Таких ребят, готовых находить развлечение в чем угодно, я видел только среди своих однолеток в те годы, когда был ребенком. Но ведь им-то уже по восемнадцать-девятнадцать лет. Свалившись с велосипеда, я устроил для них великолепный спектакль. Да, все их поведение говорило о безграничной жестокости. Почему же все-таки они так нагло смеялись? Бесчувственно и беззастенчиво?
Воззвав к душам китов, Исана удалось глазами бесчувственно и беззастенчиво смеющихся подростков взглянуть на свое падение. Происшедшее хотя и комично, но это еще терпимая неудача. Кроме того, они научили Дзина пользоваться наушником, что для самого Дзина отнюдь не бесполезно. Наконец, с тех пор как они заперлись в убежище, им обоим не хватало именно общения с чужими людьми. Исана сидел, уткнувшись лицом в колени; кровотечение из носа прекратилось. Дзин наконец вынул наушник, и продолжая зажимать рукой ухо, в котором все еще слышалось муравьиное шуршание, другую положил на живот. Желудок Исана стал резонировать в такт сигналам, которые подавал пустой желудок сына. Дзин послал Исана улыбку — так, постепенно разливаясь во все стороны, распускается поле цветов.
— Дзин, видишь, я пришел, — чувствуя, как рябью улыбки подернулось его лицо, приветствовал Исана сына, вернувшегося к нему из-под влияния девчонки.
— Да, ты пришел, — сказал Дзин.
— Я упал с велосипеда, но все обошлось. Это хорошо, правда?
— Да, это хорошо.
— Я тебе когда-нибудь объясню, как нужно падать. — Исана почувствовал даже удовлетворение от физических усилий, которые ему пришлось приложить, почувствовал, что во всем теле установился некий баланс между болью и успокоением. — Давай поедим рис с курицей, Дзин. Дзин будет есть рис с курицей.
— Будет есть рис с курицей, — сказал Дзин и пошел вслед за Исана в кухню.
Тут Исана вспомнил, что оставил на огне кастрюлю, в которой вместе с рисом варилась курица. Он знал, что рис не подгорит, поскольку в кастрюлю он налил много воды, и был спокоен. Но если курицу оставить в кастрюле минут на тридцать, она станет как резиновая. Вместе с Дзином он нырнул в пар, наполнявший кухню, и услышал тихое побулькивание — рис спокойно варился. Облако пара, вырвавшись в открытую дверь комнаты, стало таять. Точно возникнув из пара, на тарелке, поблескивая капельками жира, лежала половинка курицы.
— Эта девчонка вынула курицу, — сказал Исана с естественной радостью, связанной с чувством голода, который он испытывал. — Курица спасена.
— Да, курица спасена, — сказал Дзин с неподдельным удовольствием.
Срезав мясо с ножек, крылышек, ребрышек, Исана положил его в кастрюлю и посолил. Потом разложил по тарелкам, сдобрив кунжутным маслом и соей, и приготовил овощной гарнир. Он приготовил его в отдельных мисочках не только для себя и Дзина, но и для тех, кто жил теперь на третьем этаже. Дзин сам разложил ложки, расставил миски и терпеливо ждал. Исана положил в миску Дзина рис и гарнир, но тот терпеливо ждал. Он всегда терпеливо ждал, пока еда не остынет, как бы голоден он ни был. Потом зачерпывал в ложку немного каши и, как шимпанзе, сильно вытянув вперед нижнюю губу, прикасался к самому кончику ложки. Этот разумный прием, столь необходимый в обыденной жизни, Дзин изобрел самостоятельно. Пока Дзин ждал, когда каша остынет, Исана решил отнести еду своим жильцам с третьего этажа: он взял в одну руку поднос, на который поставил мисочки с гарниром, миски и палочки для еды, а в другую — кастрюлю с рисом и стал подниматься по винтовой лестнице. На третьем этаже, открыв дверь плечом, поскольку обе руки у него были заняты, он увидел такое, чего никак не ожидал. Не выразив удивления и не сказав ни слова, он опустил кастрюлю на старый журнал, валявшийся у самой двери, рядом поставил поднос и тут же спустился вниз…
Исана увидел лежащего на спине подростка, его темная без кровинки кожа лоснилась потом. Замотанную в тряпку правую руку он, точно охраняя ее, как нечто самое дорогое, прижал к груди. На его обнаженном животе, темном и впалом, лежала голова Инаго. Левой рукой, довольно тонкой, но в то же время гладкой и мягкой, она обнимала худое бедро подростка… Повернувшись, девушка сразу же увидела Исана. Но никакого смущения в ее взгляде он не заметил.
Исана вернулся в комнату, где Дзин пробовал рис нижней губой, и они оба с аппетитом поели, излучая друг на друга нежное тепло насыщающихся людей.
Глава 6
СНОВА О КИТОВОМ ДЕРЕВЕ
Поев и выспавшись, Дзин почувствовал необходимость подвигаться и стал быстро ходить взад и вперед по комнате. Исана, закончив свои ежедневные размышления в бункере, внимательно наблюдал за действиями сына; в этот момент сверху спустилась Инаго, спокойно и непринужденно, нисколько не смущенная тем, при каких обстоятельствах Исана видел ее несколько часов назад, и сказала:
— Такаки передал, что хочет продолжить свой рассказ и ждет вас в машине. А за мальчиком я присмотрю. Больной принял снотворное и все равно спит.
— Это дрозд, — бодро заявил Дзин, продолжая ходить из угла в угол по комнате.
— Услышал свист, которым твои приятели сигналят друг другу. У Дзина прекрасный слух, — объяснил Исана.
— А вот я не слышу, — сказала девушка, с неподдельным уважением глядя на шагающего ребенка.
В поведении Инаго было нечто такое, что позволило Исана с легким сердцем оставить на нее Дзина. Между Дзином и Инаго, которая, сменяя Исана, вошла в комнату, села на диван и с интересом следила за движениями мальчика, точно протянулась невидимая нить, а роль отца сразу же свелась на нет. Вокруг вишни забавлялись подростки — сжавшись в комок, падали на землю; увидев Исана, выходящего из убежища, они встретили его с напускным безразличием.
— Ха-ха-ха, что же вы не смеетесь? — тихо сказал Исана и засмеялся сам, что ему еще оставалось?
Слева внизу разворачивался темно-голубой «фольксваген». Потом машина на большой скорости помчалась вверх по узкой дороге. Исана узнал в водителе Такаки, но тот был в темных очках и при этом еще старался не смотреть на Исана, так что разглядеть выражение его лица было невозможно. Такаки открыл дверцу, но и это он сделал, не поднимая глаз на Исана. Как только Исана сел в машину, Такаки рванул ее с места, не обращая внимания на приближающихся подростков; можно было подумать, что он чем-то озабочен, на самом же деле то была напускная серьезность. Если б он не напрягал губы и щеки, то, наверно, беспечно бы рассмеялся: ха-ха-ха. Сухое, с туго натянутой кожей лицо парня в профиль не только не казалось грустным, напротив, было полно молодого, даже, может быть, чуть наивного веселья. Ничем он не отличается от остальных ребят, подумал Исана, что, впрочем, было вполне естественно… Исана без всякой задней мысли протянул руку к карте, лежавшей на приборной доске вместе с блокнотом большого формата. Однако Такаки, который вел машину, вроде бы не замечая Исана, грубо остановил его, будто пнул ботинком.
— Не трогайте! Машина ведь краденая. И блокнот чужой! Значит, этот парень действительно украл машину и приехал на ней? — обратился Исана к душам деревьев, росших слева на небольшом холме, и отдернул руку.