Когда человек заходит в помещение, где работает кондиционер, он физически ощущает расставание с оставшимся за дверьми душным летним днем. Внутренне подготовленный к стонам из соседней палаты, Исана узнал росшие вдалеке за окном дзельквы, теперь густо покрытые листвой и выглядевшие такими близкими и досягаемыми. Как и говорил Такаки, в этом огромном городе дзельквы действительно попадаются еще довольно часто. Казалось, души деревьев, слетающие с этих дзелькв, вопрошали: почему ты так безразличен к стонам старика, больного раком горла, которые, в общем-то, обращены к тебе? Исана объяснил: это потому, что теперь я бессилен сделать для Кэ что-либо полезное. Я пришел сюда как представитель тех, для кого я что-то могу сделать. Вычеркнув из своего сознания беспрерывные стоны Кэ, Исана ждал Наоби. Комната, в которой он находился, тоже была палатой, но ее наскоро переоборудовали в рабочий кабинет; вместо одной из кроватей поставили письменный стол и короткий диванчик, на котором и сидел сейчас Исана. Наконец в комнату вошла Наоби в накинутой на плечи вязаной кофте цвета вялой зелени и в длинной, до щиколоток, шерстяной юбке — странный туалет для такого времени года, но, возможно, разумный, если человек привык жить в доме с кондиционером. Наоби плыла, величественно неся голову, ввинченную в широкие, неколебимые плечи, и ответила на его приветствие, лишь пройдя вдоль стены и усевшись за письменный стол. Наоби подражала преподавательнице, у которой училась в американском колледже, а во время последующей стажировки она полностью освоила эту манеру. На лице Наоби, все еще детском, хотя и принадлежащем женщине средних лет, было написано желание защититься, как в те годы, когда она жила в чужой стране. Жалкое, пребывающее в вечном напряжении создание, готовое в любую минуту сбежать, она была прекрасным объектом атаки честолюбивого личного секретаря господина Кэ, когда тот навещал за границей свою дочь.
— Приходится делать укладку и мазаться — ужас, но иначе нельзя: выборы, — сказала Наоби, перехватив взгляд Исана. — Ты тоже с прошлого раза подтянулся: наверно, кто-нибудь за тобой ухаживает?
— Просто стал следить за собой. Я же теперь не один. За Дзином они прекрасно присматривают, — смущенно сказал Исана. — Кэ всегда так стонет?
— Он не хочет, чтобы ему делали обезболивающие уколы. Категорически отказывается, — сказала Наоби с неподдельной горечью. — Из-за его стонов больные, лежавшие в этой палате, заявили протест, поэтому мне пришлось в конце концов снять и ее, и, чтобы как-то использовать, поставила сюда письменный стол. Комната превратилась в штаб моей предвыборной кампании. Но, в общем-то, претензии больных вполне законны. Тут есть один молодой, довольно прямолинейный врач. Он утверждает, что стоны отца искусственные. Те, кто их слышат, проникаются сочувствием: как страдает бедняга, все время стонет… Кэ всегда был хитрецом. Вот он и злится, когда предлагают укол морфия. Такое впечатление, что он не хочет расставаться со своей болью… К чему это? Все равно ведь скоро умрет…
Наоби умолкла, и комнату наполнили полновесные, ни на минуту не прекращающиеся стоны, которые в самом деле можно было назвать искусственными. Погрузившись в молчание, Исана обратился к душам деревьев и душам китов: Кэ отвергает лекарства, которые облегчили бы его страдания, и без конца стонет. Хотя скоро умрет. Наверно, именно поэтому Кэ и отвергает лекарства, которые облегчили бы его страдания? Послушайте его стоны…
— Все время при отце, устала ужасно, прихожу сюда, вот так сажусь, локти на стол и дышу в ладони; дурная привычка, за которую меня еще в Америке ругали, но я все равно продолжаю это делать. — Говоря это, Наоби приблизила к губам ладони, глаза у нее сверкали, она была оживлена, точно завлекала Исана. — Потом снова слышу стоны, и мне кажется, что отец вцепился в меня еще сильнее. Может быть, то, что я говорю, напоминает какую-нибудь популярную американскую мелодраму, но ты же знаешь, как я отношусь к отцу? …И вот я решила выставить теперь свою кандидатуру. Из моего избирательного округа уже приходят просители, но все равно…
Не только в те дни, когда она из-за Дзина потеряла веру в себя, но даже и до этого Исана еще не видел, чтобы его жена так раскрывалась, так искала чьего-то понимания. Даже если Наоби действует, как обыкновенная марионетка, подумал Исана, она, конечно, беспокоится за исход выборов.
— Я все понимаю, — сказал Исана, уловив душевный настрой Наоби. — Ты хочешь меня убедить, что занялась политикой, чтобы добиться сочувствия избирателей.
Исана обнаружил в себе самом ростки нового, которые дремали в нем, — об их существовании он даже не подозревал. — Он ощущал в себе спокойствие человека цели и надеялся, что ему удастся заставить Наоби прислушаться к его требованию. Если к стонам страдающего старика приложить и случай в Европе, то многое сразу станет ясным, как в мощном свете прожектора: и больной за стенкой, и сам Исана, подвергающий опасности себя и Дзина не ради людей с кристально чистой биографией, это бы ладно, а ради мальчишек из Союза свободных мореплавателей, подлинные имена которых ему даже не известны…
— Я уже привыкла, а тебе начинать серьезный разговор под аккомпанемент этих бесконечных стонов, наверно, трудно, — сказала кандидат в депутаты парламента Наоби, уловив, как и надеялся Исана, значение его молчания и желая приободрить его. — Что привело тебя сегодня сюда? Вряд ли ты пришел, чтобы посмотреть, умер отец или нет. Тем более что в прошлый раз тебя избили…
— Ты права. Неотложное дело. А эти стоны мне просто необходимо слушать, — начал Исана. — Мы с Дзином заперлись в убежище потому, что оказались в жизненном тупике и другого выхода у нас не было. Это объяснялось состоянием Дзина; кроме того, как ты помнишь, мы потерпели банкротство и были близки к тому, чтобы наложить на себя руки. Вот мы и начали с Дзином затворническую жизнь в убежище. На наше счастье, подвернулось готовое атомное убежище. Я и сейчас считаю, что мы поступили правильно. Остался жив Дзин, жив я, зажила новой жизнью и ты. Убежище превратилось для нас в благодатный ковчег, который мы видели во время праздников на родине наших предков. В тот день, когда Кэ пришел посмотреть, где укрылись двое, потерпевшие крах, и сказал, что умывает руки, у него, возможно, вырвался точно такой же стон, который мы слышим сейчас…
— Так и было на самом деле. Я это прекрасно понимаю, — сказала Наоби. — А теперь ты решил отказаться от своего отшельничества и вернуться в общество?
— Нет, этого я делать не собираюсь, скорее наоборот. Но мне бы хотелось сделать достоянием общества некоторые выводы, в которых я утвердился, ведя отшельническую жизнь. Разумеется, выставлять свою кандидатуру на выборах я не собираюсь.
— Да это и невозможно, — сказала Наоби.
— Конечно. Я встретился с компанией молодежи, их мысли во многом совпадают с некоторыми положениями, в которых я утвердился за годы затворничества. Это те самые ребята, которым удалось благодаря твоей любезности пожить в Идзу. …Меня сейчас волнует один наш совместный замысел. Почувствовать, как нечто, пребывающее во мне, становится достоянием общества — вот, собственно, что привлекает меня в этом предприятии… В общем, говоря конкретно, мы хотим купить корабль и уйти в море. Это и привело меня сюда. Убежище и землю я получил от Кэ, может быть, теперь твоя компания выкупит их у меня? На вырученные деньги мы хотим приобрести корабль, на котором мы с Дзином и нашими молодыми приятелями могли бы начать новую жизнь.
— Попробую предложить. Сейчас большие суммы брошены на мою предвыборную кампанию, поэтому надо с ними все как следует обсудить. Если ты позвонишь мне завтра, я тебе сообщу о решении. Сколько тебе нужно денег?
— Не имею представления, — сказал Исана. — Могу лишь сказать, что нам нужен корабль для команды в двенадцать-тринадцать человек.
— Собираетесь в дальнее плавание?
— Нет, скорее мы будем плавать вокруг Японии. …Видишь ли, план разработан молодежью, поэтому в деталях я его не знаю. В общем, мы с Дзином хотим начать жить вместе с другими людьми, так сказать, в подвижном убежище.
— Я помогу подобрать корабль. Отец, кажется, был связан с рыболовными компаниями, — сказала Наоби.
Исана поднялся.
— Действительно, Кэ все время стонет. Видимо, это помогает ему сохранить физические силы? — спросил он.