Через некоторое время дверца полицейской машины снова открылась, и оттуда показалось блестящее черное плечо затянутого в черную резину человека, измученного сыпавшимися на него газовыми пулями. Существование противника как будто вылетело у него из памяти. Создавалось впечатление, что он либо контужен взрывом, либо газ CS привел его в бессознательное состояние. Человек, затянутый в черную резину, упершись ногой в кузов, оттолкнулся и вылез из машины. Маску он сорвал и, отбросив в сторону, высоко задрал голову, жадно глотая воздух. Тут же сильно закашлялся и привалился к дверце машины, чтобы не упасть. В потоке насмешливых воплей выделялись злорадные крики. Давай сюда, давай сюда, — кричали полицейские моторизованного отряда. «Убийца, сумасшедший» уже не кричали невидимые враги, кричали давай сюда, давай сюда и глумливо смеялись…
Человек, затянутый в черную резину, с трудом выпрямился и наконец оторвал руки от дверцы машины. Он расстегнул «молнию» на костюме для подводного плавания и, точно не отдавая отчета в своих действиях, достал сигареты и спички, будто собирался закурить. Снова раздался смех, посыпались насмешки. Напрягшись и сохраняя равновесие, человек в черной резине, опустив голову, чиркнул спичкой, потом еще и еще раз. Только находившиеся в убежище знали, что Красномордый не курит. Они с ужасом ждали, что будет дальше. Вдруг человек в резине сделал угрожающий жест, а может быть, поклон. Быстро по одному разу — перед собой и влево, где стояли полицейские машины. Взрыв. Машину вмиг охватило пламя. Кабина и труп человека в резине, объятые пламенем, отлетели к самой вишне. Загорелось дерево и трава вокруг него.
— Это я его убил! Убил, не дав ему гранаты! — в отчаянии закричал Тамакити.
Так же отчаянно кричал он, когда Бой метался в жару. Но ему никто не ответил…
Глава 22
ОБЪЯЛИ МЕНЯ ВОДЫ ДО ДУШИ МОЕЙ [16]
Вдали прозвучала пятичасовая сирена, и в ту же минуту машина «скорой помощи», опасаясь нового выстрела из убежища, приблизилась к стоявшей слева полицейской машине. На убежище посыпались дымовые шашки и газовые пули. Тамакити не отвечал. Вдруг снова показалась машина «скорой помощи», прятавшаяся позади полицейской, и куда-то умчалась с поразительной поспешностью. В это время года при такой быстрой езде по заболоченной низине, которая, хотя и высохла, но была все же неровным пустырем, трясло, наверно, нещадно. Обливаясь потом, уезжала женщина средних лет; она вся была в напряжении, сидела, твердо упершись ногами в пол машины, стиснув зубы от страха: ей казалось, что как только она окажется спиной к тому, что ей угрожает, на нее обрушится град пуль. Она уезжала, уныло прикидывая в уме, был ли успешным ее сегодняшний политический дебют, предпринятый с помощью средств массовой информации… Мать Дзина займет место на политической арене после смерти Кэ от рака горла и станет депутатом парламента. Она едет сейчас, предаваясь своим политическим мечтам о том, как и дальше она будет двигаться вперед, качаясь из стороны в сторону, точно машина «скорой помощи», в которой она сидит, — сказал Исана душам деревьев и душам китов.
— Поскольку увещевательница уехала, сейчас начнется генеральное наступление, — сказал Такаки. — Они пойдут в наступление с твердой решимостью засветло покончить с Союзом свободных мореплавателей.
— Ой, что это? Что это? — испуганно воскликнул Доктор, глядя в бинокль.
— Ветер, — успокоил его Исана, круглый год наблюдавший в бинокль за низиной.
Густо разросшаяся в заболоченной низине трава лежала волнами, точно скошенная невидимой громадной рукой. Ветер принес с собой свежесть, и это подняло боевой дух полицейских.
— Смотрите, среди саженцев появилась пожарная машина и подъемный кран, на котором висит металлический шар. Этот кран раз в пять больше того, который разрушал киностудию! — крикнул Тамакити.
— Подъехали открыто, прямо сюда? — спросил Такаки, выходя на площадку винтовой лестницы.
— Они так и не поняли, что хотел сделать Красномордый, или решили, что у нас не осталось гранат, — мрачно сказал Тамакити. — Они думают, что Красномордый просто так надумал взорвать полицейскую машину. Гранат у него не было, взрывал динамитом и подорвался сам, — так они, наверно, рассуждают.
— Сначала, чтобы возбудить общественное мнение, сообщают, что у нас полно гранат, — сказал Такаки. — А теперь уверены, что их у нас нет и мы их встретим только ружейным огнем.
— Что же, увидят, как я швыряю гранаты, — еще мрачнее сказал Тамакити.
— Но ведь они же знают, что здесь заложники, что здесь Дзин? — сказал Доктор. — Неужели все равно начнут наступление?
— Да брось ты. Заложники интересуют полицию лишь как средство возбуждения общественного мнения. Они сейчас везде трезвонят, что после выступления матери и наших ответов на него, да еще подрыва полицейской машины, договориться с нами невозможно. Этап уговоров пройден. А газетчиков убедили, что заложников удастся возвратить только путем вооруженного наступления. И что, если не покончат с нами до темноты, местные жители подвергнутся опасности, — да мало ли что еще придумают…
— В таком случае нужно освободить заложников до генерального наступления, — сурово заявил Доктор.
— Не о заложниках разговор, — попытался прервать его Исана, но Доктор не обратил на его слова никакого внимания.
— Подумайте, что будет с Дзином, если на убежище посыплются газовые пули. Можно, конечно, заранее запереть его в бункере, но, когда полицейские откроют крышку люка, туда попадет газ. Да к тому же, открыв крышку, они наверняка выстрелят в бункер газовыми пулями. Представляете, что будет с глазами, с горлом, с кожей Дзина от газа CS?
— Заложники больше не нужны. Если бы даже мы и получили в обмен на них судно, у нас уже нет ни радиста, ни штурмана. Мы даже на моторной шхуне не сможем выйти в море, — сказал Тамакити безнадежно.
Исана хотел напомнить Тамакити, что не считает себя заложником, но им всецело завладела другая мысль. Он был глубоко тронут, обнаружив, что Тамакити, который решительнее всех настаивал на сражении, все это время мечтал выйти в море. Он открыл для себя новую грань в облике Тамакити.
— Чтобы защитить Дзина, я готов сдаться. Вместе с Инаго, — мужественно заявил Доктор.
— Инаго сама должна решать, что ей делать, — спокойно заметил Такаки.
— Ну что ж, пойду поговорю с ней, — сказал Доктор и вышел, всем своим видом желая показать, что ему безразлично, как будут судить о нем в его отсутствие.
Трое оставшихся в рубке не обманули доверия Доктора. Независимо от решения Инаго, в то самое мгновение, когда главное, о чем молча думают сейчас Такаки или Тамакити, будет облечено в слова, судьба Союза свободных мореплавателей решится, — сказал Исана душам деревьев и душам китов, находясь вдали от лесов и морей, задыхаясь в комнате с застывшим, спертым воздухом.
— Я не могу выйти из боя, не взорвав последнюю гранату, — сказал Тамакити печально, все еще бичуя себя за то, что произошло с Красномордым.
— А что вы решили? — спросил Такаки у Исана. — Если уйдет Дзин, было бы естественно, чтобы и вы тоже ушли. Разумеется, это ваше убежище и мы вторглись в него, но…
— Я думаю, что могу поручить Дзина заботам Инаго и Доктора, — сказал Исана чистосердечно. И его чистосердечие пролило свет на тот выбор, который он сделал. — Я ведь уже говорил, что укрылся в убежище, чтобы жить в нем в качестве поверенного деревьев и китов. Однако как поверенный я еще не передал послания внешнему миру. Это непозволительное пренебрежение своими обязанностями. И вот я пришел к мысли: одно то, что я буду оставаться в убежище, и послужит посланием, которое я передам внешнему миру. В самом деле, когда полицейские, окружившие убежище, в конце концов убьют меня, это будет означать, что люди убили поверенного деревьев и китов. Телевидение, радио, газеты сообщат об убийстве — лучшей возможности передать послание у меня уже не будет. И эту возможность предоставил мне Союз свободных мореплавателей.