нимается во мне.
- Вот сволочь! - говорю я вслух.
Мертвая старуха как мешок сидит в моем кресле. Зубы торчат у
нее изо рта. Она похожа на мертвую лошадь.
- Противная картина,- говорю я, но закрыть старуху газетой не
могу, потому что мало ли что может случиться под газетой.
За стеной слышно движение; это встает мой сосед паровозный
машинист. Еще того не хватало, чтобы он пронюхал, что у меня в
комнате сидит мертвая старуха! Я прислушиваюсь к шагам соседа.
Чего он медлит? Уже половина шестого! Ему давно пора уходить.
Боже мой! Он собирается пить чай! Я слышу, как за стенкой шумит
примус. Ах, поскорей ушел бы этот проклятый машинист!
Я забираюсь на кушетку с ногами и лежу. Проходит восемь ми
нут, но чай у соседа еще не готов, и примус шумит. Я закрываю
глаза и дремлю.
Мне снится, что сосед ушел, и я вместе с ним выхожу на лест
ницу и захлопываю за собой дверь с французским замком. Ключа у
меня нет, и я не могу попасть обратно в квартиру. Надо звонить и
будить остальных жильцов, а это уж совсем плохо. Я стою на пло
щадке лестницы и думаю, что мне делать и вдруг вижу, что у меня
нет рук. Я наклоняю голову, чтобы лучше рассмотреть, есть ли у
меня руки, и вижу, что с одной стороны у меня вместо руки торчит
столовый ножик, а с другой стороны - вилка.
Вот,- говорю я Сакердону Михайловичу, который сидит почему-то
тут же, на складном стуле. - Вот видите, - говорю я ему, - какие
у меня руки?
А Сакердон Михайлович сидит молча, и я вижу, что это не нас
тоящий Сакердон Михайлович, а глиняный.
Тут я просыпаюсь и сразу же понимаю, что лежу у себя в комна
те на кушетке, а у окна, в кресле, сидит мертвая старуха.
- 37
- Благодарю вас, - сказал я. - Это очень мило с вашей сторо
ны, но, право, я мог бы и сам.
- Нет, нет, - сказала дамочка, - ступайте на улицу. Что вы
собираетесь купить?
- Видите ли, - сказал я, - я собирался купить полкило черного
хлеба, но только формового, того, который дешевле. Я его больше
люблю.
- Ну, вот и хорошо, - сказала дамочка. - А теперь идите. Я
куплю, а потом рассчитаемся.
И она даже слегка подтолкнула меня под локоть.
Я вышел из булочной и встал у самой двери. Весеннее солнце
светит мне прямо в лицо. Я закуриваю трубку. Какая милая дамоч
ка! Это теперь так редко. Я стою, жмурюсь от солнца, курю трубку
и думаю о милой дамочке. Ведь у нее светлые карие глазки. Просто
прелесть какая она хорошенькая!
- Вы курите трубку? - слышу я голос рядом с собой. Милая да
мочка протягивает мне хлеб.
- О! Бесконечно вам благодарен, - говорю я, беря хлеб.
- А вы курите трубку! Это мне страшно нравится, - говорит ми
лая дамочка.
И между нами происходит следующий разговор:
Она: Вы, значит, сами ходите за хлебом?
Я: Не только за хлебом; я себе все сам покупаю.
Она: А где же вы обедаете?
Я: Обыкновенно сам варю себе обед. А иногда ем в пивной.
Она: Вы любите пиво?
Я: Нет, я больше люблю водку.
Она: Я тоже люблю водку.
Я: Вы любите водку? Как это хорошо! Я хотел когда-нибудь с
вами вместе выпить.
Она: И я тоже хотела бы выпить с вами водки.
Я: Простите, можно вас спросить об одной вещи?
Она: (Сильно покраснев.) Конечно, спрашивайте.
Я: Хорошо, я спрошу вас. Вы верите в бога?
Она: (Удивленно.) В Бога? Да, конечно.
Я: А что вы скажете, если нам сейчас купить водку и пойти ко
мне. Я живу тут рядом.
Она: (Задорно.) Ну что ж, я согласна.
Я: Тогда идемте.
Мы заходим в магазин, и я покупаю поллитра водки. Больше у
меня денег нет, какая-то только мелочь. Мы все время говорим о
разных вещах, и вдруг я вспоминаю, что у меня в комнате, на полу
лежит мертвая старуха. Я оглядываюсь на мою новую знакомую: она
стоит у прилавка и рассматривает банки с вареньем. Я осторожно
пробираюсь к двери и выхожу на улицу. Как раз, против магазина
останавливается трамвай. Я вскакиваю в трамвай, даже не посмот
рев на его номер. На Михайловской улице я вылезаю и иду к Сакер
дону Михайловичу. У меня в руках бутылка с водкой, сардельки и
хлеб.
Сакердон Михайлович сам открыл мне двери. Он был в халате,
накинутом на голое тело, в русских сапогах с отрезанными голени
щами и в меховой с наушниками шапке, но наушники были подняты и
завязаны на макушке бантом.
- Очень рад, - сказал Сакердон Михайлович, увидя меня.
- Я не оторвал вас от работы? - спросил я.
- Нет, нет, - сказал Сакердон Михайлович. - Я ничего не де
лал, а просто сидел на полу.
- Видите ли, - сказал я Сакердону Михайловичу. - Я к вам при
шел с водкой и закуской. Если вы ничего не имеете против, давай
те выпьем.
- Очень хорошо, - сказал Сакердон Михайлович. - Вы входите.
Мы прошли в его комнату. Я откупорил бутылку с водкой, а Са
кердон Михайлович поставил на стол две рюмки и тарелку с вареным
мясом.
- Тут у меня сардельки, - сказал я. - Так, как мы будем их
есть: сырыми или будем варить?
- Мы их поставим варить, - сказал Сакердон Михайлович,- а по
ка они варятся, мы будем пить водку под вареное мясо. Оно из су
па, превосходное вареное мясо!
Сакердон Михайлович поставил на керосинку кастрюльку, и мы
сели пить водку.
- Водку пить полезно, - говорил Сакердон Михайлович, наполняя
рюмки. - Мечников писал, что водка полезнее хлеба, а хлеб это
только солома, которая гниет в наших желудках.
- Ваше здоровье! - сказал я, чокаясь с Сакердоном Михайлови
чем.
Мы выпили и закусили холодным мясом.
- Вкусно, - сказал Сакердон Михайлович. Но в это мгновение в
комнате что-то резко щелкнуло.
- Что это? - спросил я.
Мы сидели и прислушивались. Вдруг щелкнуло еще раз. Сакердон
Михайлович вскочил со стула и, подбежав к окну, сорвал занавес
ку.
- Что вы делаете? - крикнул я.
- 39
тем самым, лишили его возможности вам просто и приятно отказать.
Вы лишили его права выбора, а это свинство. Это неприличный и
бестактный поступок. И спросить человека:"Веруете ли вы в Бога?"
- тоже поступок бестактный и неприличный.
- Ну, - сказал я, - тут уж нет ничего общего.
- А я и не сравниваю, - Сказал Сакердон Михайлович.
- Ну, хорошо, - сказал я,- оставим это. Извините только меня,
что я задал вам неприличный и бестактный вопрос.
- Пожалуйста, - сказал Сакердон Михайлович, - ведь я просто
отказался отвечать вам.
- Я бы тоже не ответил, - сказал я, - да только по другой
причине.
- По какой же? - вяло спросил Сакердон Михайлович.
- Видите ли, сказал я, - по-моему, нет верующих или неверую
щих. Есть только желающие верить и желающие не верить.
- Значит те, кто желают верить, уже заранее не верят ни во
что? - Сказал Сакердон Михайлович. - А те, что желают не верить,
уже во что-то верят?
- Может быть и так, - сказал я. - Не знаю.
- А верят или не верят во что? В Бога? - спросил Сакердон Ми
хайлович.
- Нет, - сказал я, - в бессмертие.
- Тогда почему же вы спросили, верую ли я в Бога?
- Да просто потому,что спросить: "Верите ли вы в бессмертие?"
звучит как-то глупо, - сказал я Сакердону Михайловичу и встал.
- Вы что, уходите? - спросил меня Сакердон Михайлович.