Майор Н. знал свое дело. Надев перчатки и осторожно взяв находку за углы, он так и ахнул — кассета оказалась совсем сухой, отпечатки пальцев, если они были на ней, дождем не смыло. Упаковав находку, как какую-нибудь драгоценность, он приказал своим помощникам проверить, не занимается ли кинолюбительством кто-нибудь из личного состава, а сам принялся обследовать местность вокруг продовольственного склада.
Искать следы на земле было глупо — дождь не прекращался ни на минуту. Места, поросшие травой, напоминали болото, на голой земле повсюду стояли лужи, от падающих дождевых струй вода в них все время пузырилась; так что разглядывать землю не было никакого смысла. Он зашел за продсклад и стал шаг за шагом осматривать проволочное заграждение. В этом месте плац был обнесен двумя рядами колючей проволоки. Как раз напротив продсклада нижние ряды проволоки были перерезаны. Видимо, ночью кто-то, пришедший со стороны Момчилова или Тешела, незаметно для охраны проник в расположение объекта. Не исключено, что это произошло именно в то время, когда личный состав занимал оборону южнее объекта. По всей вероятности, найденная кассета принадлежала этому лицу.
Час спустя майор Н. мчал на джипе к ближайшему военному аэродрому. Он вылетел на специальном самолете в Софию и около трех часов пополудни уже докладывал полковнику Манову о своей находке на территории оборонительного объекта «Момчил-2».
6
И вот наши дороги с Аввакумом снова сошлись, если только узенькую тропинку, по которой петляла моя жизнь, можно было назвать дорогой.
Порой я думаю: случайно это или нет? Почему я время от времени оказываюсь на высоком берегу, под которым полноводной рекой течет жизнь Аввакума? Может, я сам стремлюсь к тому, чтобы блистать чужим, отраженным светом? А быть может, напав на интересную находку, мне просто-напросто хочется насладиться тем любопытством, которое она вызовет у публики.
Впрочем, не такой уж я романтик, чтобы предаваться столь праздным занятиям. Как ветеринарный врач, я рассуждаю просто и деловито. Многие ходят в картинные галереи смотреть картины знаменитых художников. Одни придут, полюбуются, уйдут и никогда больше сюда не возвратятся. Эти люди вроде бы случайно натыкаются на выставочные залы. Бывают и другие: они приходят в галерею и во второй, и в третий раз и всегда с интересом рассматривают картины, любуясь произведениями искусства с неподдельным восторгом. Такие приходят сюда не случайно, и их объединяют общие интересы, они напоминают школьников, которые учатся на одни лишь пятерки. Но есть и иные посетители, совсем особые, — они пробегают по залам, скользя взглядом по большинству полотен, и останавливаются лишь у тех картин, которые особенно волнуют их. И всякий раз они разглядывают одни и те же произведения, написанные одними и теми же мастерами. По-видимому, эти полотна обладают какой-то особой притягательной силой, ибо именно они способны утолить ненасытную духовную жажду этих людей. Они не просто любуются этими картинами, они живут ими. Таких людей случайными посетителями не назовешь.
Вот как я начинаю рассуждать, когда вдруг наши пути с Аввакумом сходятся.
Теперь, когда все эти события уже стали прошлым, мне приходится рассказывать о них как свидетелю — от третьего лица. Так бы, вероятно, стал рассказывать тот, кто часто приходит в картинную галерею, чтобы поглядеть на полотна любимых художников.
Но прежде чем приступить к рассказу, необходимо, как мне кажется, вкратце напомнить о некоторых более давних событиях. Сейчас, глядя с вершины настоящего, невольно хочется дополнить их некоторыми эпизодами из жизни Аввакума до упомянутого дня двадцать седьмого ноября.
Аввакум по-прежнему жил на улице Настурции, в доме подполковника запаса доктора Свинтилы Савова. Ему пришлась по душе эта тихая, уединенная улица, которая с восточной стороны упиралась в сосновую рощу городского парка; да и сама квартира — на втором этаже, с верандой и старинным камином — полностью отвечала его желанию отдаться спокойному творческому труду.
Напомню: после дела Ичеренского и бактериологической диверсии руководство госбезопасности приняло решение на время «законсервировать» своего секретного сотрудника, чтобы он, не будучи непосредственно связанным с оперативной работой, оставался некоторое время в тени. Разумеется, для этого были веские причины. Временный перевод Аввакума в резерв объяснялся тем, что менее чем за два года он раскрыл и ликвидировал двух особенно ценных разведчиков Объединенного разведывательного центра западных держав. Существовала угроза, что агенты центра либо уже раскрыли его, либо напали на его след. Временная «консервация» была необходимостью — тяжкой для Аввакума, но полезной для успешной борьбы на «тихом фронте».