На входной двери была прибита латунная табличка, где темнели выгравированные буквы:
Судя по наклонному каллиграфическому шрифту и по завитушкам у заглавных букв, напоминающим облака или женские локоны, надпись была сделана лет двадцать-тридцать назад.
Вилла стояла в самом конце улицы Настурции, примерно в пятистах метрах от дома, где жил Аввакум. Тут, у сосновой рощи, был небольшой холмистый пустырь, который пересекало шоссе, ведущее к разбросанным у подножия Витоши селам. Над этим диковатым местом гуляли ветры. Ночью, когда вдали мерцали городские фонари, темнота здесь казалась более густой и непроницаемой, а зимой в этом месте наметало столько снегу, что люди проваливались в него по пояс.
Об этом стоящем на отшибе доме и вспомнил Аввакум: его хозяин — доктор физико-математических наук, он наверняка подскажет ему кратчайший путь решения этого головоломного уравнения. Была ли тут виной его собственная рассеянность или же действительно задача оказалась слишком крепким орешком, но, так или иначе, векторное пространство по-прежнему было окутано для Аввакума непроницаемой мглой.
Что и говорить, случай для Аввакума необычный. Он достаточно глубоко знал предмет, чтобы просто капитулировать перед каким-то дифференциальным уравнением, пусть даже сложным и трудным, — в его тетради были решения задач куда более сложных, чем эта.
Когда же его мысли стали все чаще отскакивать от задачи, убегать в направлении виллы, стоящей на отшибе, и кружить возле человека с восковым лицом и желтоватым шарфом на плечах, Аввакум оттолкнул тетрадь и, потирая с довольным видом руки, встал из-за стола: все-таки это чертово уравнение навело его на мысль… Векторное пространство окутано мглой? Тем лучше!.. После того как он вторично нажал на кнопку звонка, дверь медленно отворилась и на пороге показалась огромная, тучная фигура, заполнившая собой весь дверной проем. На голове у толстяка был поварской колпак. Одет он был в вылинявший сине-зеленый мундир неизвестной национальной принадлежности, поверх которого был натянут белый халат, заляпанный спереди жирными пятнами. Из-под расстегнутого мундира выглядывали синяя матросская тельняшка и седые космы, кудрявые, как руно у племенных баранов.
— Мне бы хотелось поговорить с профессором, — сказал Аввакум.
Быстрый взгляд Аввакума, которым он окинул толстяка, сразу приметил его широкие, как лопаты, и тяжелые, словно кузнечный молот, руки. Толстяк бесцеремонно разглядывал посетителя своими круглыми выпученными глазами и ничуть не торопился.
— Мне надо поговорить с профессором, — повторил Аввакум и, глядя на него, подумал: «В прошлом волокита и скандалист, а теперь чревоугодник и пройдоха».
Аввакум повертел перед носом толстяка своей визитной карточкой, затем сунул ее в кармашек его замызганного халата и без особого усилия заставил человека посторониться. Едва заметного, но достаточно решительного движения руки Аввакума оказалось вполне достаточно для того, чтобы эта туша на целый шаг отодвинулась в сторону.
Неожиданно мясистая физиономия повара расползлась в угодливой улыбке. Он хихикнул, как будто его пощекотали, сдвинул на затылок свой белый колпак и широким жестом указал на лестницу, ведущую на второй этаж.
— Вот здесь вы можете оставить свой макинтош, — проговорил он, кивнув в сторону вешалки. — А вот табурет, посидите, я пойду предупрежу профессора, что к нему пришли. — Растягивая рот в улыбке и кивая головой, он попятился к лестнице.
Чрезмерная любезность повара, его угодничество произвели на Аввакума отталкивающее впечатление: такому догу не подобает вилять хвостом, как колченогой дворняжке.
В просторной прихожей, кроме вешалки и табурета, никакой другой мебели не было. Но цветной мозаичный пол, винтовая лестница красного дерева и лепные карнизы у потолка были на редкость хороши. И если б не запах кислой капусты, идущий из кухни, можно было подумать, что это вполне аристократичный дом и его хозяева не лишены вкуса. Поэтому запах кислой капусты и огромная туша повара в грязном халате казались обидно несовместимыми с причудливой мозаикой и гипсовыми кружевами у потолка.
Оглядев по привычке убранство прихожей, Аввакум обернулся: стоявший позади него толстяк молча наблюдал за ним.