— Есть никого не выпускать! — ответили снизу.
Лейтенант подошел ближе и начал осматривать труп. На левом боку профессорского пиджака темнело липкое пятно.
— Пуля пробила левое предсердие, — тихо заметил Аввакум.
Лейтенант поднял глаза.
— Это можно определить по цвету крови и по интенсивности кровотечения, — добавил Аввакум.
Лейтенант вздохнул и, достав сигареты, предложил своему бывшему начальнику. Затем, подняв телефонную трубку, набрал номер полковника Манова. У лейтенанта было такое выражение, будто это он пробил грудную клетку профессора и теперь готов отдаться в руки правосудия в ожидании сурового, но справедливого возмездия.
На другом конце провода были, конечно, потрясены вестью о случившемся, и, судя по тому, как трещала мембрана и бледнело лицо лейтенанта, нетрудно было догадаться, что по проводам летят крепкие выражения — молодому офицеру было явно не по себе. Чтобы как-то защититься от сыпавшихся на его голову ударов, лейтенант воспользовался минутным затишьем и одним духом сообщил, что за пять минут до убийства в доме профессора находился Аввакум Захов и что он, слава богу, снова здесь. Притом имя Аввакума произносилось так, будто речь шла о каком-то чудодейственном спасательном поясе, который один-единственный может спасти человека, тонущего после кораблекрушения в бурных водах океана где-нибудь у зловещего мыса Горн. Впрочем, лейтенант уже дважды работал под руководством Аввакума и отлично знал ему цену.
Услышав имя Аввакума, на другом конце провода несколько приутихли. После того как перестали звучать крепкие слова полковника, телефонный шнур будто бы облегченно расслабился, а лейтенант облизал пересохшие губы. Он передал трубку Аввакуму.
— Добрый случай прислал тебя как раз вовремя, — начал полковник. Он говорил с напускным спокойствием, и голос его звучал хрипло и как-то неестественно.
— Напротив, — сказал Аввакум. — Он, этот добрый случай, сыграл со мной злую шутку, обскакав меня на целых пять минут, которые оказались роковыми.
— А ты дай реванш, — посоветовал полковник. Он словно ослабил узду, и в голосе его, вырвавшемся на свободу, зазвучала надежда. — Непременно дай реванш, — продолжал он. — Ведь это, в конце концов, вопрос чести. Разве ты позволишь, чтобы тебя так вот обвели вокруг пальца! Это же совсем не в твоем характере.
— А может, я уже отвык от подобных вещей, — неуверенно произнес Аввакум, но сердце его затрепетало от волнения.
Полковник откашлялся и помолчал какое-то время.
— Послушай, товарищ Захов, — сказал он сухо. — Насколько мне известно, вы пока еще не вычеркнуты из списка наших сотрудников, поэтому…
— Слушаюсь, — склонив голову, коротко ответил Аввакум.
Он ждал этих слов, как высочайшего повеления. В дни «консервации», в его изгнании они были тем золотым ключиком, который открыл перед ним врата царства радости. Но почему-то сейчас слова эти, уже сказанные, долетев до него по проводу, не согрели его душу тем торжественным чувством, о котором он так мечтал. Только приятная тревога охватила его, овладела всем его существом, но это скорее было похоже на какое-то опьянение. Большая радость — сейчас это понятие словно бы исчезло из его представления.
— Поэтому, — продолжал полковник, — я вам приказываю немедленно начать следствие. — Манов даже не подозревал, как не подходит ему этот напыщенный тон. Подчас человек, надев крахмальный воротничок, кажется ужасно смешным. — Немедленно, — повторил он. — Сейчас я сам приеду и объясню вам некоторые вещи…
Аввакум положил трубку и несколько минут не мог двинуться с места. У мертвого профессора был страдальческий вид. В чудо-кресле, при зеленом свете абажура он напоминал утопленника, опутанного какими-то отвратительными водорослями.
— Лейтенант Петров, — сказал Аввакум. — Вы пришли сюда примерно через минуту или полторы после нас. Не думаю, что вы и ваши люди случайно оказались здесь, на этой улице. Вы прибыли тогда же, когда мы вошли в дом, следовательно, вы находились где-то поблизости. Напрашивается мысль, что вы держали дом под наблюдением и, вероятно, вам было поручено охранять профессора. Мне необходимо знать две вещи. Во-первых, с каких пор вы вели наблюдение?
— Со вчерашнего вечера, товарищ майор, — вытянувшись в струнку, доложил лейтенант. Судя по голосу, он несколько приободрился. Раз за дело взялся Аввакум, то им не следует так уж отчаиваться, хотя они и не смогли уберечь профессора.
— Во-вторых, прислуга знала об этом или нет? Я имею в виду повара — он знал о том, что были приняты меры предосторожности? И вообще у вас был какой-либо контакт с этим человеком?