Лейтенант молчал.
— Иначе мне придется менять на пиджаке все пуговицы, — сказал Хари. — Впрочем, я скорее куплю себе новый пиджак, чем стану тратить время на всяких портных.
Слушая его, лейтенант недоумевал: столько разговоров из-за какой-то пуговицы! Он был человек скромный, а эта пуговица вдруг засверкала в его воображении золотым червонцем.
Аввакум улыбнулся, но, взглянув на мертвеца, тут же нахмурил брови. Мелочный человек, мещанин до мозга костей, дрожит из-за каждого гроша, он и мошенничал-то в карточных играх из-за боязни не оказаться в накладе.
— Хари, — обратился к нему Аввакум, едва сдерживая возмущение. — Ты теперь становишься владельцем этого чудесного дома. Чего же тебе беспокоиться о какой-то дурацкой пуговице?
А про себя подумал: «Теперь Мария, наверно, поспешит выйти за него замуж, дом и в самом деле прекрасный!»
— А-а, — презрительно протянул Хари, пожав плечами, и поджал грубы. — Сказки! Какой я хозяин? Верх завещан этому толстому дураку, что сидит там внизу, — «боцману». Все это, — он постучал башмаком о пол, — старик собирался завещать в пользу какого-то математического клуба — комнату вместе с мебелью и ковром. — Он бросил взгляд на труп и насупился. — В интегралах он разбирался здорово, но, в общем-то, был ужасно наивный. Сколько я его уговаривал хотя бы ковер пощадить!.. Так что много ли мне достанется от этого дома!
— Нижний этаж, — ответил Аввакум и подумал: «Этот олух заслуживает того, чтобы его обвели вокруг пальца. Когда сталкиваешься с подобными типами, совесть должна закрывать глаза».
— Нижний этаж! — Хари вздохнул. — А тебе известно, какие дерут за наследство налоги?
— Хари, — сказал Аввакум, — завтра вечером, если я не ошибаюсь, премьера «Спящей красавицы». Твоя невеста — вероятно, ты об этом знаешь — исполняет главную роль. Тебе не кажется, что ее следует как можно скорее увести отсюда?
— А о пуговице я позабочусь, — заверил его лейтенант Петров. — Сегодня вечером будет составлен протокол в соответствии с инструкцией, а завтра вы сможете ее получить.
— Буду вам весьма признателен, — с поклоном поблагодарил Хари.
Затем они поговорили о похоронах, о формальностях, связанных сними, и решили, что со всеми делами нужно будет покончить завтра до четырех часов дня.
Хари ушел. После его ухода Аввакум вздохнул с облегчением и, закурив сигарету, устало опустился в широкое кожаное кресло перед мертвецом. Он понимал, что лейтенант ждет от него новых указаний, а в его голове вдруг образовалась какая-то пустота.
— Ну что ж, — произнес он и снова замолчал. Как будто попал в какой-то тупик, из которого не было выхода. — Ну что ж, — повторил он, — поступайте так, как того требуют святые правила следствия: заверните, эту чепуху в бумагу и отошлите в управление, в лабораторию. Любой предмет, не принадлежащий убитому и относящийся к обстановке, в которой он жил, будь то пуговица или стул, необходимо отправить в управление на экспертизу. Это мое правило, и, если не ошибаюсь, я и вас учил так поступать! — Аввакум вдруг вспылил, но тут же понял, что не прав. Ведь лейтенант отклонил просьбу Хари отдать ему пуговицу, за что же на него сердиться? И Аввакум извинился с искренним сожалением в голосе. — Можно подумать, что мертвец и в самом деле травмирует мою психику. Я никак не пойму, почему он так сердито смотрит! Вы, лейтенант, возьмите отпечатки и его пальцев, и пальцев повара, снимите отпечатки также с подлокотников профессорского кресла. И сию же минуту отправьте в лабораторию! — На лице Аввакума появилась злорадная усмешка. — Ваш новый знакомый получит свою пуговицу лишь после того, как подаст заявление на имя начальника и истратит четыре стотинки на трамвай! Из-за четырех стотинок он ведь готов удавиться. Впрочем, получит ли он ее вообще? — Аввакум помолчал. — Это будет зависеть от дальнейшего расследования. Я полагаю, что по крайней мере сейчас он ее не получит. — У Аввакума против Хари никаких улик не было. И если он счел нужным соблюсти формальности в вопросе о пуговице, то сделал это невольно, сам не зная почему.
После того как лейтенант вышел из комнаты, Аввакум подумал: «Видимо, я это делаю из-за Прекрасной феи. Из ревности!» Тут его вдруг обдало горячей волной, он словно оказался перед огромной, полыхающей пламенем печью. Ревность! Обычно человек ревнует, когда любит. А он? Разве он любит? Его игру в такой же мере можно назвать любовью, как вальс — симфонией.
Но дальше, дальше… Уравнение решено, вывод сделан. Что же дальше? Кто убийца?
Аввакум закрыл глаза, потому что мертвец, откуда бы он на него ни смотрел, и впрямь травмировал его психику. Он, казалось, ужасно мучился, стянутый этими ремнями, будто силился освободиться и сползти на пол, а ремни его не пускали. Особенно неприятное чувство вызывали безжизненно повисшие руки. Теперь флакончик из-под духов, хранящийся в ящике стола, им, конечно, ни к чему. Профессор иногда вынимал из ящика этот флакончик, открывал пробку и с жадностью вдыхал воображаемый аромат. Теперь это даже представить было трудно.