В зимнее время здесь бродят волки, шныряют по всему лесу с одной опушки на другую в надежде задрать неосторожную серну. Летом волки спускаются вниз, к Даудовым кошарам, поближе к летним пастбищам, к огороженным плетнями навесам и овчарням. Поэтому идите смело через бор, не думая ни о чем плохом и весело насвистывая. А если вдруг заметите скользнувшее, словно тень, меж дуплистых стволов лохматое коричневое туловище, не пугайтесь, вам, верно, померещилось. Если же глаза вас не обманули, знайте: лохматый лесной хозяин просто выискивает сладкие корешки, смотрит, нет ли где дупла со сладким медом диких пчел, и, уж во всяком случае, не заинтересуется вами. Идите себе спокойно подобру-поздорову и скажите спасибо счастливому случаю, который свел вас с одним из последних представителей дикой горной фауны.
Но вот наконец вы выйдете из сумеречного старого-престарого бора. Он останется позади со своим молчанием, со своими призраками, со своей сонной зеленой тишиной. Вам в лицо засмеется широкая солнечная долина. Трава здесь по колено, в ней пестреют ромашки, переплетаются кусты малины и ежевики. А там, где слегка пологая долина кончается, в низинке стоит пихтовая роща, реденькая, светлая. За нею в заросшей орешником ложбине скачет с камня на камень прозрачный ручей, образуя маленькие бочажки в более затененных и сырых местах. Вода в них редко бывает выше белых колен Нурие. Вода холодна как лед, и Нурие выходит на покрытый мохом и мелкими камушками берег с порозовевшей кожей, вся словно осыпанная рубиновыми бусинками.
Здесь, между пихтовой рощицей и ложбиной, находится пасека деда Ракипа. Она принадлежит кооперативному хозяйству, но почему-то все говорят: пасека деда Ракипа. В сущности, это не имеет значения — дед Ракип и кооператив неотделимы друг от друга.
Итак, речь зашла о пасеке. Добраться до Кестена и не побывать на пасеке — все равно что приехать в Париж и не посмотреть Эйфелеву башню. И не ради ульев надо побывать на пасеке. Хоть ульи там есть всякие: и плетеные из прутьев, и современные, сбитые из сосновых досок. Если вы посмотрите снизу на железное кружево Эйфелевой башни и не подниметесь на ее площадки, вы не бог весть сколько потеряете. Но если вы не полакомитесь медом деда Ракипа, об этом будете жалеть всю жизнь.
Знаете ли вы, что это за мед? Да где вам знать, деревушка Кестен далеко, затерялась за семью горами, укрылась от мира в глухих лесах! А мед там чудесный, в этом можете не сомневаться. Он пахнет пихтой и цветущей сосной, а еще букетиком горных цветов, собранным молодой девушкой, и лесными полянами, усеянными дикой геранью и ежевикой. Вот какой мед берет дед Ракип со своей притулившейся возле пихтовой рощицы пасеки! Окажите честь старику, уважьте его, зайдите к нему в гости хоть на часок. Его внучку Нурие вы вряд ли застанете: она бегает и скачет вокруг кооперативного стада коз, охраняет от них сливовые сады. Иногда она купается в холодных и прозрачных бочажках в ложбине, но и там вы вряд ли ее углядите — ложбина сплошь заросла орешником и грабом, да и Нурие пуглива, как серна. Но зато дед Ракип радушный, гостеприимный хозяин; он непременно угостит вас мисочкой меда. А мед и теперь такой же чудесный, мое вам слово, он и теперь такой же, каким был в незапамятные времена, когда в этих местах бродил Орфей…
Да, стоит тащиться в горы за тридевять, земель ради того, чтобы увидеть деревушку Кестен — величиной с ладошку, каменную, старее самых старых сосен в этом краю, притаившуюся в лесистой глуши, заманчиво дикую, удивленно разглядывающую новую жизнь влажными и темными глазами Нурие.
Я наполнил две канистры бензином, уложил в холщовую сумку кое-какой провизии и, оседлав своего ледащего Росинанта, то есть усевшись за руль престарелого, потрепанного «виллиса», храбро двинулся в путь наперекор метеосводке. Сводка предсказывала снегопады, но я старался не очень-то ей верить. «Ерунда, — убеждал я себя, — сколько раз, бывало, пообещают и солнце и жару, а весь день льет дождь как из ведра. Теперь сулят снегопады, но опять же, кто его знает! Того и гляди всю дорогу до Триграда за крупом моего «коняги» будет хвостом виться серая пыль! А с безоблачного неба будет улыбаться холодное солнце, холоднее самой холодной улыбки Нурие. Но все же улыбки, не так ли?»
Нет, я решил не верить, мне хотелось не верить в мрачный прогноз метеосводки. Поэтому я наполнил две канистры бензином, сунул в дорожную сумку хлеб, большой кус свежепросоленного сала и пакетик кофе высшего сорта, после чего дерзко пришпорил своего видавшего виды «конягу» и двинулся в путь.