— Вы сказали «Арома»? — прервал ее Эмилиян и задумался. Потом вдруг спросил, кому принадлежат стулья в холле и круглый стол и кто заботится о порядке и чистоте.
Я объяснил, что стулья мои, и собирался продолжить дальше в таком же духе, но он стал насвистывать какой-то мотивчик, отошел от нас и остановился перед литографией, на которой была изображена испанская девушка с кувшином на голове. Это была отличная литография, и я прервал свои объяснения насчет стульев, чтобы он мог спокойно ее рассмотреть. Литография тоже была моя. Я получил ее в подарок в иванов день, не помню, правда, от кого. Рамка у нее была бронзированная и блестела, словно золотая.
Так, значит, он стоял и рассматривал литографию, а я, признаться, растаял. Пускай моя химичка видит, подумал я, что мне не чуждо искусство и что люди ценят мои картины. И дал себе слово непременно купить еще одну.
А он повернулся, смерил меня взглядом с головы до пят и спросил довольно холодно, не врач ли я по внутренним болезням.
— Да, я терапевт, — подтвердил я.
— Так я и ожидал, — сказал он и громко рассмеялся.
— А почему, скажите?
Но он не ответил на мой вопрос прямо, а опять рассмеялся сокрушающим язвительным смехом, который ты, наверное, уже имел удовольствие слышать. Особенный смех! Язвительный, а не оскорбляет, громкий, а грубости в нем нет. Чувствуешь, что он подавил тебя, пришиб, а сердиться не можешь. Только берет грусть… Не потому, что над тобой посмеялись, а потому, что ты слаб и не способен сам так смеяться… А потом он обрушил лавину нападок на современную терапию. Это самая захудалая область медицины, и нечего даже спорить по этому вопросу. Дело совершенно ясное! Взять, например, такое, пустячное явление, как насморк. Ну что можно сказать? А ревматизм или язва? Не говоря о сложных заболеваниях сердца, о циррозе, о раке… Только и знаем лечить кофеином и сульфамидами. Ах, пардон! И антибиотиками! А дальше что?
— Физики, — заявил он, — заглянули в мир атома, открыли античастицы, вот-вот создадут антивещество и разгадают тайны материи, а вы, терапевты, все еще не можете справиться даже с ерундовым кашлем… Вот вы каковы! — Он остановился посреди холла и оглядел меня не очень дружелюбно: — Люди уже полетели на космических кораблях, а ваши знания все еще на уровне деревянного колеса.
— Простите, — возразил я, — вы ошиблись адресом, эти упреки не имеют ко мне никакого отношения. Ведь я не творец и не исследователь, вообще никакой не ученый, я всего лишь скромный врач по внутренним болезням. Мне не по силам, да и не мое это дело — искать средства против рака.
А он оглядел меня с таким убийственным состраданием, что мне стало холодно, хотя погода стояла жаркая: помнится, было начало июля.
— Так, — сказал он, — вы скромный врач, иначе говоря, вы, как Пилат, умываете руки и вытираете их полою вашего докторского халата. Пускай о здоровье людей думают профессора и ученые! А мы, скромные, будем латать фактическое положение дел чем бог послал. Зато мы будем жить спокойно: после работы ходить с женами в гости, или пить пиво с приятелями в модном ресторанчике, или играть в картишки, пока не придет время спать. Чудесно! — И он закончил с язвительностью, тебе уже, наверное, знакомой: — Как раз в стиле эпохи, а?
Иначе говоря, он выставил меня явлением чуждым современному стилю, современной жизни.
Я не знаю, что он понимал под стилем эпохи, но думаю, что во все эпохи, и в прошедшие, и в будущие, были и будут исследователи и практики — люди, которые делают открытия, и люди, которые применяют в жизни их результаты. Что же до пива и до карт — в них я не видел и не вижу ничего дурного. Лишь бы ими не злоупотребляли! Лишь бы человек соблюдал разумную меру. Пускай себе пьет пиво и пускай играет в карты. А почему бы не ходить в гости? Да, здесь, в Лыках, меня одно только и мучает: знакомых домов, куда бы я мог пойти в гости, раз-два и обчелся. Поэтому я жду не дождусь того дня, когда наконец откроется окружная больница и я переведусь туда. В окружном городе я заведу дружбу не меньше чем с десятью семьями, попью в свое удовольствие выдержанного пива и непременно женюсь. И пускай он говорит, что это не в стиле эпохи!.. Да, в тот вечер я крепко обиделся и решил встать и уйти к себе в комнату. Я хотел глазами дать знак моей химичке, чтобы она не слушала больше этого человека, я был уверен, что и ей неприятны его необдуманные наскоки.
Я только взглянул на нее, и, должен тебе сказать, мне стало еще горше. Она смотрела на этого человека с восторгом, полуоткрыв ротик, как смотрят, например, на картину знаменитого художника. Я замечал такие восторженные взгляды, когда однажды меня повели в Третьяковскую галерею в Москве. Юные существа легко воспламеняются, это вполне объяснимо. Одно дело видеть репродукцию в журнале, слышать, как говорят о какой-нибудь картине, и вдруг — вот она, настоящая, перед тобой! Можно прийти в восторг, особенно если ты эмоционален по природе. Но этот геолог был не картиной, а живым человеком из плоти и крови. К тому же пришельцем, только что заявившимся в нашу квартиру, и сверх всего пришельцем весьма нетактичным и не стеснявшимся в выражениях. Но она смотрела на него с восторгом… И я не встал со стула, до сих пор не знаю почему.