Как и почему это произошло? Почему он, благородный, красивый, великодушный, человек с маршальским жезлом в ранце, — почему он стал похож на того богача, который смотрит с холодным равнодушием на гроши? Как это произошло? В нем ли самом вина или надо ее искать где-то помимо него? Моя чудесная и мудрая хозяйка ответила бы так: «Один аллах знает!» Я вроде бы пограмотней ее, но, если спросишь меня, отвечу так же: «Одному аллаху известно!» Я бы за этого аллаха и медного гроша не дал, но так уж говорится! Так вот, на этот вопрос, как видишь, я бы не мог дать тебе никакого ответа!
Да и мое ли это дело? Я не ношу маршальского жезла в своей докторской сумке, не мечтаю ни о больших, ни о малых открытиях. Я лечу больных, потому что надо лечить, и мне приятно, когда я поднимаю их с постели. Вот и все. Не мое это дело — отвечать на сложные и запутанные вопросы. Я предпочитаю выпить пива вечером и потолковать с друзьями о более простых вещах.
«А что сталось с химичкой?» — наверное, спросишь ты. Да и не спросишь, я все равно скажу. Я про нее не забыл и, наверное, никогда не забуду. В тот же день, вернувшись домой, я ей сказал: так, мол, и так, Эмилиян совсем случайно забыл название твоего предприятия. Человек заработался, устал. Рассеян, как большинство ученых, потому и забыл. Ты не должна на него сердиться и делать из мухи слона. Так я ей сказал, прекрасно сознавая, что лгу и что, обманывая ее, иду и против своих собственных интересов. Ведь во мне все еще тлел уголек надежды — вот произойдет чудо, у нее откроются глаза и она поймет, что, хоть я и не обладаю бог весть какими качествами, все же не такой уж я никудышный человек. Да, я все еще надеялся, но хотел ей помочь и защитить честь друга. Я продавал душу дьяволу, чтобы их помирить, снова свести вместе. Я сам не знал, почему так поступаю — то ли ради Эмилияна, то ли потому, что не мог видеть, как она страдает. Но думаю, что другой на моем месте вел бы себя так же, как вел себя я. Итак, я ей солгал, что Эмилиян совсем случайно забыл это название. Думаешь, ей стало легче? Ее страдания утихли? Как бы не так! Нет, голубчик, ничего подобного не могло произойти. Она выслушала меня холодно, и если скажу, почти враждебно, то не ошибусь. Сказала, что этот вопрос ее больше не интересует, и попросила — сухо и неприязненно — больше не вмешиваться в ее дела. Так позорно завершилась моя миссия парламентера доброй воли — полным провалом… Но и те отношения, которые у нее были с Эмилияном, словно бы развеяло ветром. Она не показала ему спину, как какая-нибудь дурочка, напротив! Здоровалась с ним, иногда разговаривала, но так, как здороваются со случайным человеком и как разговаривают на перроне, ожидая запоздавший поезд.
А что Эмилиян? Он и не загрустил, и не потерял аппетита. Для него словно бы ничего и не было — ни до того субботнего вечера, ни после. С нею или без нее, ему было все равно. Равнодушие у моей химички было маской, конечно, за которой ее душа, наверное, корчилась от боли. Ну а его равнодушие было самое что ни на есть настоящее, естественное, как все в природе. Скажи, ты можешь сердиться на такого человека? Сердятся на лжеца, на лицемера, а он не был ни лжецом, ни лицемером.
И наш маленький квартирный мирок начал мало-помалу распадаться. Сначала нас покинула химичка — перебралась с теткой на другую квартиру. Потом Эмилиян уехал в горы искать медь. Пока я его ждал — а я его действительно ждал, — наконец-то состоялась моя командировка за границу. Через год, а то и побольше после того, как мне велели складывать чемоданы…
Теперь, пока достраивается городская больница, я здешний участковый врач. Было бы у меня здесь с кем поговорить вечерком, выпить вина, я бы не тужил. А впрочем, может, так оно и лучше. Того и гляди подружусь с человеком, проживем вместе под одной крышей несколько месяцев, а потом встретимся случайно где-нибудь на дороге через год или два и он мне скажет: «Видишь ли, друг мой, я очень занят! Мне некогда с тобой тут разговоры разговаривать. Будь здоров!» — и покажет спину. Нет, голубчик, премного благодарен. Я предпочитаю, чтобы в душе у меня были мир и тишина. Не люблю, когда в ней ковыряются чужие руки, будь они трижды золотые, как у Эмилияна.
Плохо то, милейший, что я-то помню этого человека и не поминаю его, как говорится, лихом. Я знаю как свои пять пальцев его недостатки, а ненавидеть его не могу. Поди объясни такую логику, а? Откуда проистекает его обаяние? Ведь и химичка поняла, что он вел себя с ней как негодяй, но ставлю миллион золотом против медного гроша, что она и до сегодняшнего дня носит его в своем сердце и долго будет носить, может быть всю жизнь.