И про себя я думаю: не есть ли эта наша привязанность к нему красноречивое доказательство того, что мы поистине всего лишь «гроши» в жизни. Ведь «гроши» всегда склонны кого-нибудь боготворить, даже если знают, что их кумир надменен, суров и жесток, как бог Саваоф в представлении иудеев.
Этими словами Иванаки завершил свой рассказ об Эмилияне. Приближалась полночь.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Я вернулся в Софию с чудесной халиштой и с еще более чудесным портретом в своей душе. «Экий романтик, — скажете вы, — н о с и л в д у ш е п о р т р е т». Манерно и банально, не правда ли?
Прошу прощения! Говорите по этому поводу все, что вам угодно, ну а я загрунтую большое полотно и, когда месяца через два закончу своего «Современника», приглашу вас к себе в мастерскую и спрошу: «Ну как, приятель, узнаете себя?»
Вот в каком отличном настроении вернулся я из деревни Кестен. Я был весел, полон сил, а руки рвались к работе. Я похлопал своего верного «конягу» по крупу и сказал: «Имей терпение». Улыбнулся загадочной улыбкой ближайшим друзьям и им тоже сказал: «Имейте терпение». Мне хотелось крикнуть всем, знакомым и незнакомым, всем, кто выходит по вечерам из мастерских и канцелярий, с заводов и фабрик: «Имейте терпение, мои дорогие, скоро, очень скоро появится на полотне ваш образ, ибо в душе у меня есть изумительный сюжет! И какой сюжет! Вы целиком в нем отразитесь — сверху донизу. Вот какой это сюжет».
Но я не любитель громких фраз, а уж подобную речь никогда не произнес бы вслух.
Это, разумеется, шутка. Теперь неуместная, я бы даже сказал, легкомысленная и грубая, потому что напоминает об отличном настроении, от которого ничего не осталось, и о великолепных намерениях, которые до сегодняшнего дня не принесли никаких плодов. Вы, наверное, догадываетесь, да и нетрудно догадаться, что работа над портретом не движется. И если бы эта моя давнишняя идея — воплотить черты современника в одном образе — не пустила бы такие глубокие корни в моем сердце, я давно и с огромным облегчением отказался бы от дальнейшей работы над этим портретом. Да мало ли других замыслов у меня в запасе? Я мог, например, нарисовать Нурие на фоне пихтовой рощицы или своего литейщика с завода «Электрометалл», озаренного отблесками искрящейся стали, с железной пикой в руке. Девушка-пастушка из сельского кооператива и представитель нашей сталелитейной промышленности — современные люди, и в их портретах я мог отразить достаточно характерных черт нашей современности.
Но надо ли отказываться от своего сюжета? Да, в образе Эмилияна жило и романтическое очарование Нурие — в нем отражалась природа во всем великолепии своей суровой первозданной красоты; в его образе жил и дух бескорыстного товарищества — иначе разве он стал бы моим спутником в ту вьюжную морозную ночь, когда мы с ним в первый раз встретились в горах? Была в его образе и мужественная сила того литейщика с завода «Электрометалл», и тысяча других вещей; этим вещам нет названия, но, вместе взятые, они делают нашу эпоху — время, которое мы претворяем в большие и малые мечты и во всевозможные дела, невиданные в истории и присущие человеку еще со времен Одиссея.
Если бы я и захотел отказаться от своего замысла, я был бы не в силах это сделать. Эмилиян приходил в мои сны, и я видел его как наяву. Снег бесшумно сыпал с низкого потемневшего неба, а он шагал по снежной пустыне — такой, каким я его видел своими глазами и каким носил в своем воображении и в душе. Он шагал по снежной пустыне, могучий и суровый, словно рожденный в белой стихии севера, чтобы стать ее повелителем. Северный бог с железной волей, с холодным умом и с горячим сердцем. Он мог изменять вековые русла великих рек и преграждать их течение громадными плотинами. Он мог все. Он воздвигал новые города там, где вчера бродили дикие звери. Он проникал в глубины земли и стремился к звездам. Он смотрел на них не томным взглядом мечтателя, а дерзкими глазами Александра, снарядившегося завоевать мир. Это был завтрашний путешественник по неизведанным трассам беспредельной галактики, суровый аргонавт, готовый вступить в единоборство со всеми бурями земных океанов, со всеми ураганами, снежных и песчаных пустынь, чтобы овладеть золотым руном и для себя, и для своих более слабых собратьев. Таким был мой современник.