На другой день ее отца выпустили из тюрьмы. Лулу по-прежнему наливала виски и джин в рюмки посетителям и знать не хотела о т о й работе, ради которой ее привели в бар.
Пришло освобождение, и Жюльен Лемэтр вернулся в свое отечество. Исчезли полицейские и военные формы оккупантов и усмирителей, словно бешеный самум подхватил их и отнес за пределы песчаной пустыни. Поредели богатые клиенты бара. Начали прибывать новые гости — инженеры, геологи, строители, белые друзья мавританцев и туарегов, бенийцев и берберов. Эти деловые люди, будучи мужчинами, не могли не заметить прелестей Лулу, но, будучи гражданами, не могли оскорбить ее предложением купить ее любовь за деньги.
Но однажды Лулу пришла ко мне в слезах.
— Тебя кто-нибудь обидел? — испугался я. Словно я отвечал за мораль и за поведение всех этих белых людей. «Шею сверну мерзавцу», — подумал я и почувствовал, как кровь молоточками застучала в висках. Я мог запросто расправиться с кем угодно: я был здоров, мускулы — стальные пружины — перекатывались под кожей, как живые. — Тебя кто-нибудь обидел? — спросил я еще раз Лулу, чувствуя, что меня душит гнев: неужто т е п е р ь должна пропасть эта девушка? Лулу уцелела в то время, когда акционеры «Офис де Нижер», офицеры и солдаты из недавно еще существовавших «сил порядка» и господа из «Сосьете де Бамако» сделали разврат в городских поселениях единственным доступным источником пропитания для многих девушек с бронзовым и черным цветом кожи — туарежек, мавританок, бена! Неужто теперь она должна быть погублена, когда жизнь людей очищалась от разврата, так же как экономическая жизнь страны очищалась от акций чужеземцев из «Офис де Нижер»?
Лулу отрицательно помотала головой. Слава богу! Я вздохнул с облегчением. Мне захотелось даже — может, с радости! — ущипнуть ее смуглую щечку, но я удержался, потому что девушка была в моей комнате, к тому же я знал об ее отношении к белым мужчинам.
С нею случилось следующее. Ее вызвал Шарль Денуа и сказал:
— Ты, Лилиан, должна мне пять тысяч новых французских франков. Вот по этому векселю. Тогда пришлось подбросить кое-что начальнику полиции, чтобы освободить твоего отца из тюрьмы. Такие уж были времена! Но теперь ты должна вернуть мне деньги. Есть такой закон.
Лулу не знала, какой есть закон. Она помолчала, стараясь представить себе эти пять тысяч новых франков. Это ей не удалось, она только смутно почувствовала, что такая сумма для нее нечто недосягаемое, вроде луны или звезд, и что достать ее — все равно что остановить руками великое течение божественной реки Нигер.
— Дня за три ты должна со мной рассчитаться, — сказал Денуа.
Лилиан пожала плечами. Даже хихикнула: действительно, глупо и смешно думать, что она может остановить своими руками течение божественной реки.
— В таком случае, — сказал Денуа и улыбнулся с сожалением, — я вынужден продать вексель другому человеку, и, если у него злое сердце, он сделает с тобой что захочет: пять тысяч франков — большие деньги. Например, — продолжал Денуа, — очень возможно, что я продам вексель Альберту Касиву, владельцу парусного судна на Нигере и ночного заведения в Бамако. По всей вероятности, он возьмет тебя в ночное заведение и заставит работать на его счет, пока ты не отработаешь эти пять тысяч. Когда берут деньги взаймы, полагается их возвращать. Есть такой закон.
Лилиан стояла молча передо мной. Растерянность перед с т р а ш н ы м, которое упало на нее камнем, словно степной орел-стервятник, отчаяние, безысходность — все эти чувства, смешавшись, сковали ее. Она была похожа на молодую неопытную пантеру, по глупости попавшую в хитро замаскированную яму-западню.
— Иди, Лулу, — сказал я. — Постараюсь что-нибудь придумать. И ни слова господину Денуа.
Теперь Лилиан — водитель самосвала. Вместе со своими сестрами и братьями она вывозит высохшую желтую землю на строительстве оросительного канала Накри-Сосе. Через год-два по обеим сторонам этого канала зазеленеют пастбища, зацветут хлопковые поля, заволнуется густое малийское просо. Но чтобы Лилиан попала на канал Накри-Сосе, я устроил веселую забаву, которая едва не стоила мне головы. Вот что произошло у меня с Шарлем Денуа.
— Мсье Денуа, — сказал я ему в тот же день после разговора с Лилиан. — Знаете, я готов погасить этот вексель Лулу. Девчонка мне нравится, и я, пожалуй, возьму ее к себе и сделаю своей любовницей, если вы продадите мне ее вексель. Я расплачусь долларами. Вы, вероятно, знаете, что нам, иностранным специалистам, платят жалованье в долларах.
Шарль Денуа пришел в восторг от такого предложения.