А вот моя соседка по квартире, химичка. Мы с ней дружили, целовались, но случилось так, что я не запомнил названия предприятия, на котором она работала лаборанткой, и она рассердилась. А не стоило сердиться, потому что в то время голова моя была полна забот: я должен был подтвердить свою гипотезу о тех г р о м а д н ы х залежах. Мы а ней целовались, но думаю, что когда она приходила ко мне в комнату, я смотрел на нее так же, как этот человек смотрит сейчас на меня с крыльца — холодными чужими глазами.
Я встретил неприветливо того мальчугана из мансарды, но потом подружился с ним, потому что открыл у него в сердце тягу к большим делам. Этот мальчик носил маршальский жезл в своей маленькой туристской сумке, он шагал широко, потому я его и полюбил. Я получил подарок от курносой красавицы, от его матери — вышитую скатерку, на которую она потратила уйму времени, густо-прегусто расшила ее разноцветными нитками. А я забыл ее где-то, не помню где, и не особенно огорчился, даже ничуть не огорчился — мне было не до таких пустяков. У меня были большие неприятности из-за тех залежей, я добивался возможности проверить свою гипотезу. А мой сосед по квартире, один мягкосердечный доктор, добряк, чуть не расплакался от огорчения. И не из-за скатерти! Он, помнится, посмотрел мне в глаза, а они сразили его равнодушием того человека, что стоит на крыльце. Такой удар, бог мой! Вот почему он чуть не расплакался. Он смотрел на жизнь сквозь розовые очки своего добродушия, исследовал мир с низкого порожка своих мелких, ограниченных интересов. Для таких людей пропажа скатерки-сувенира — целая трагедия, мелодрама, влекущая за собой всякие болезненные переживания. А мы с тем человеком с крыльца в подобных случаях только машем рукой. Или снисходительно пожимаем плечами.
Это случилось зимой тридцать второго года. Сельский учитель возвращался с охоты (тот самый человек на крыльце, в глаза которого я смотрюсь, — мой отец). Возвращался, что редко с ним бывало, с пустыми руками. На рассвете, когда он вышел из села в поле, было тихо, ясно, снежный покров казался атласным, синевато-розовым. Самая погодка для охоты! А немного погодя, когда он дошел до рощи деда Минчо, вдруг с горы задул ветер, который в селе прозвали «вихрун». Взревел, засвистал, заголосил, будто по покойнику, нагнал с Дуная полчища рваных тяжелых туч, небо потемнело, розовый снег стал серым. Забушевала вьюга.
Собака подняла зайца, потом еще одного, а перед мушкой одностволки словно опустился снежный занавес. Где тут попасть? Не то что зайца, вола не увидишь в такую адову погоду. Собака лает как безумная, гоняет зайца вокруг тебя, но как его увидишь? Весь мир превратился в белую кипящую кашу. Стрелять наугад глупо: шанс попасть ничтожен, а порох и дробь никто не дает даром, они стоят денег.
Промаявшись с часок, охотник решил вернуться. На душе у него было невесело — никто не радуется, возвращаясь с охоты с пустой сумкой.
Над рощей деда Минчо дорога вздымалась крутым горбом, и это место сельчане прозвали Седельце. Справа густой буковый лес, слева глубокий сырой овраг, заросший грабом и орешником, а спуск в овраг отвесный и голый, как стена. Несколько лет назад разбойники подстерегли здесь Лазара Паздеру, нашего односельчанина-богатея, имевшего свою молотилку. Разбойники устроили засаду в лесу и, когда на дороге появилась его бричка, остановили лошадей, отняли у него деньги и волчью шубу, а потом трахнули дубиной по голове и сбросили в овраг.
После того случая долго ни один местный толстосум не решался перевалить Седельце без провожатых, особенно в туманные и вьюжные дни. Поэтому велико было удивление учителя, когда из-за густой снежной завесы вдруг выступил, как привидение, рысак известного в тех краях Дочо Панкова, ярого сговориста[13] и богатея из нашего села. Этот Дочо имел больше трехсот декаров жирной пахотной земли, представлявшей в те годы большую ценность. Кроме тоге, держал корчму в Нижней — равнинной — слободе, где жили зажиточные крестьяне. Нравом Дочо был злой, жестокий, люди видели, как он гонялся с плетью за сыновьями на своем дворе и лупил чем попало двоих батраков. Сам был жаден на работу, летом не слезал со своего коня — с утра до вечера скакал в облаках пыли по мягким проселкам с одного поля на другое. И насколько он был привязан к своей земле, настолько ненавидел коммунистов. Эта ненависть, ядовитая, как жало гадюки, и привела его к самым злобным сговористам. В селе были и другие сговористы, но именно Дочо поднял вопрос о моем отце. «Мы не желаем учителя-коммуниста!» — заявил он околийскому начальнику и стукнул кулаком по столу. Так люди рассказывали. Дочо стукнул кулаком по столу начальника, потому что был богачом, держал корчму, да и начальник этого околийского начальника был должен ему большую сумму денег. «Не желаем, чтобы коммунисты учили наших детей, и баста!» — заявил Дочо, и вопрос об увольнении моего отца был решен.
13
Сговористы — члены тайной фашистской организации «Демократический сговор», созданной в августе 1923 г., после военно-фашистского переворота в Болгарии, и объединившей наиболее реакционные буржуазные партии. Декар — 0,1 гектара.