— Сейчас, — завершил свою печальную повесть Луи-Филипп, — заседает совет старейшин. Я слышал, — добавил он, помолчав, чтобы собраться с мыслями, — кажется от Саны, что Нуну Нхвама хочет предложить вот что: жечь костры до полуночи вокруг всего загона.
Сана, которая стояла возле нас, молча слушая мужа, кивнула.
— Да, это так, — сказала она, — я слышала. Своими ушами слышала от старшей снохи Нуну Нхвамы.
— А знаешь ли ты, — обратился к ней Луи-Филипп, — что это значит — развести костры вокруг всего загона и поддерживать огонь до полуночи? Ты вряд ли можешь себе это представить. Это значит, Сана, что половине наших мужчин и женщин придется таскать дрова из леса и складывать костры, и на это у них уйдет весь день. А кто будет работать на рисовом поле, кто будет рыхлить просо, полоть огороды? Ты что-то там услышала от старшей снохи Нуну Нхвамы, ну а я тебе говорю — это она сама выдумала. Нуну Нхвама мудр, он не лишит наши поля половины рабочих рук.
— Пусть так, — сказала Сана, — а лев?
Упоминание о льве было сокрушительным доводом в пользу старшей снохи Нуну Нхвамы.
— Не знаю, — пожал плечами Луи-Филипп. — С какой стороны ни подойти к этому делу, не вижу, как с ним справиться.
Он вздохнул и замолчал.
— Луи-Филипп, — сказал я, — друг, давай соберемся с силами, убьем льва, а?
Оба выпучили на меня глаза. Словно я предложил им вырубить джунгли от края и до края с их гигантскими макарангами, кактусами, баобабами, чтобы разжечь праздничный костер на площади.
— Убить льва, — прошептал Луи-Филипп. — Нам убить льва…
Сана уронила руки на пестрый фартук. Она всегда ходила в фартуке до колен.
— Ты большой охотник, — сказал я. — Ты убил пестрого леопарда и черную пантеру. А лев такой же сильный, как, скажем, леопард и пантера вместе.
— Я убивал и леопарда, и пантеру, — отозвался Луи-Филипп.
— Мы спим на шкуре леопарда, — улыбнулась едва заметно Сана и посмотрела на своего мужа.
— Есть охотники, которые убили не одного и не двух, а много львов, — сказал я. — И эти охотники не храбрей тебя, друг.
— А ты их видел своими глазами, этих охотников? — спросил Луи-Филипп.
— Ага! — соврал я.
Они переглянулись.
— Мы возьмем с собой еще несколько человек, — сказал я. — Ты знаешь, кто у вас похрабрей. Предложишь им прогуляться с нами до джунглей, составить нам компанию. Льву довольно одной меткой пули, чтобы уснуть навек.
— Да, — сказал Луи-Филипп, — уснувший лев не ест волов.
— И Бабо, — засмеялась Сана.
Они опять переглянулись, восхищенные этой мыслью об уснувшем льве. И вдруг весело засмеялись. Пестрый фартук заколыхался на боках Саны. Они смеялись долго, от всего сердца. Потом Луи-Филипп сказал:
— Раз льву довольно одной меткой пули, я обязательно его убью. И Сана будет спать на львиной шкуре.
Сана посмотрела на мужа восхищенными, благодарными, влюбленными глазами.
— Нет, — покачала она головой и тихонько вздохнула. — Шкуру мы отдадим Сильвестре. Сильвестра скоро приведет мужа в свою хижину. Мы отдадим ей львиную шкуру.
— Можно, — согласился Луи-Филипп. Он расправил свои с ильные плечи и сказал: — Только надо сообщить Нуну Нхваме. Нуну Нхвама должен сказать «да». И тогда мы пойдем. Я припас пули на самого крупного зверя.
И на другой день рано утром мы п о ш л и. Нуну Нхвама проводил нас до конца деревни, до крайней хижины. Это была хижина Луи-Филиппа; поэтому Сана и Сильвестра тоже видели, как мы уходили, но стояли в сторонке.
— Он где-то близко отсюда, — сказал Нуну Нхвама, теребя длинную седую бороду. — Где-то совсем близко, будьте осторожны. Он очень злой, потому что это самец, все самцы злые. Но вас шестеро, и вы его одолеете. И охраняй белого друга! — обратился он к Луи-Филиппу. — И вы все тоже, слышите?
Туареги закивали.
Мы поклонились старейшине и двинулись в путь.
Расстояние до преддверия Больших джунглей, если прикинуть на глаз со двора Луи-Филиппа, казалось не бог весть каким — два броска камнем самое большее. Но это была земля, сплошь устланная и оплетенная цепкими ползучими растениями и корневищами, и мы потеряли больше получаса, пока выбрались из этого сухого болота.
Солнце поднялось на две пяди над горизонтом и уже припекало, когда мы наконец вышли на «твердую» землю. Это было ровное открытое место, поросшее густой травой. Здесь и там, далеко друг от друга, темнели кроны могучих деревьев — макаранг, напоминавшие раскрытые гигантские зонтики. А вдали вздымались стеной, черным берегом настоящие, Большие джунгли.