Наша бабушка всегда встревает не в свое дело. Почему она поносит Нжде, если его в глаза не видела?
Никто в селе не знает Нжде в лицо. Не знают, с чем его едят. А разговоров — не оберешься, в каждом доме склоняют его имя. А это возвышает его в наших глазах. Он представляется нам Давидом Сасунским, скачущим на огненном коне Джалили на помощь беднякам, и мы втайне мечтаем о великой расплате за все обиды и несправедливости.
Однажды, окрыленный этой мечтой, Айказ дал в зубы Бенику — сыну Согомона-аги, и, когда тот пустился наутек, погрозил ему вслед:
— Погоди, задохлик! Вот придет Нжде, еще не то будет!
Добежав до дому и уже стоя у своих ворот, Беник крикнул нам:
— Станет Нжде заступаться за такую дрянь! Голытьба несчастная!
В один из душных июльских вечеров в деревне появился всадник. Говорили, что он прислан к нам из Шуши, от дашнакского комитета.
Головорез Самсон собрал народ к дому Вартазара. Всадник произнес речь. Крестьяне слушали его хмуро. Когда он кончил говорить, кто-то спросил:
— А как насчет земли? Землицу-то получим в этой вашей великой Армении?
Всадник запнулся.
— С землей успеется еще, — сквозь зубы процедил он. — У настоящего армянина есть поважнее дела.
Хлестнув коня, всадник исчез. С тех пор Вартазар стал потихоньку торговать оружием.
Головорез Самсон помогал ему сбывать свой товар.
— Каждый дом должен иметь винтовку! — требовал он. В селе его называли не иначе как «собака Вартазара».
У нас была винтовка старого образца, с незапамятных времен хранившаяся у деда в железном сундуке. Дед достал ее, протер тряпкой, смазал маслом и повесил на стене, на самом видном месте, чтобы Самсон не мог заикнуться об оружии.
Вечером я застал деда одного. Он сидел на своей продавленной тахте и чистил винтовку.
Я решил, что это удобный момент, и задал вопрос, который волновал моих товарищей со дня приезда того таинственного всадника.
— Дед, — сказал я, тронув его за руку, — это правда, что скоро будет война?
— Война и сейчас идет, мальчик. Разве ты не знаешь? — отозвался дед, продолжая тереть винтовку масленой тряпкой.
Как не знать? Васак уже потерял на этой войне отца. Много и других сирот в Нгере. Но я хотел знать о другой, более страшной войне, о которой снова заговорили, называя ее почему-то «священной», и спросил:
— А это правда, что Азиза и его отца будут резать?
Дед вогнал в ствол желтый патрон, повесил винтовку на место и, повернувшись ко мне, сказал:
— В войне главное — держать порох сухим. А резать знаем кого. Пятый год нас многому научил.
Я не раз слышал от взрослых, что в пятом году была резня между азербайджанцами и армянами, но никто толком не хотел объяснить, все отмахивались от моих вопросов.
— Дед, а что в пятом? Много было пролито крови? — спросил я.
— В пятом году революция была, — уклончиво ответил дед. — Великие для нас были дни.
— А резня? Резня была? — допытывался я.
— Была, — ответил грустно дед. — Царские люди подстроили ее, чтоб нашу революцию потопить в крови. — Он достал трубку, закурил. — И наши башибузуки-дашнаки, — продолжал он раздумчиво, — брата подняли на брата… Да что тебе рассказывать? Ты ведь всего не поймешь!
Мне хотелось узнать, что было в революцию и кто такие дашнаки, но спрашивать прямо — бесполезно. Я знаю своего деда и пускаюсь на хитрость:
— А ты воевал, дед? И Апет, и дядя Мухан?
— Нет уж, избави бог! Не всех дашнаки подняли. Руки коротки! Во всяком случае, нас с Узунларом не поссорили. Не по зубам был орех.
— Значит, Азиза не убьют? — залпом выпалил я.
— Азиза? — дед нахмурился. — Я же говорил: с соседями нам незачем воевать, они нам не враги.
— А Нжде? — осторожно спросил я. — Нжде за кого?
Вошла бабушка. Краем уха уловив последние слова, она напустилась на деда:
— Полюбуйся на него! Сидит дома, как последний лентяй, и мозги крутит своему же щенку! Ох, бог мой, за что ты наказываешь меня?!
— Ты настоящий дашнак, вот ты кто! — бросил я в лицо бабушке и выбежал вон.
Я просыпаюсь среди ночи от приглушенного разговора. Лампа горела, и в тусклом мигающем ее свете я увидел склоненные друг к другу головы. То были отец, дед и Боюк-киши. Боюк-киши! Откуда он взялся среди ночи? Когда мы поздним вечером ложились спать, его не было. Значит, пришел в поздний час, чтобы его не видели. И это не первый раз, когда он заявляется в нашем доме ночью, крадучись, чтобы его не видели. Кого он боится? Ведь в Нгере не найдешь человека, который не уважал его, при случае не считал бы за честь посидеть у своего очага с кирвой из Узунлара, переломить с ним хлеб.