Умирающая девочка от лучевой болезни в Хиросиме мастерила бумажных журавликов…
Как мы похожи друг на друга, люди. Я тоже каждый день мастерю своих журавликов, хотя и мои дни сочтены, как у той японской девочки. Сочтены тяжестью лет, безумным бегом времени, которому нет дела до моих журавликов.
Когда я долго-долго вглядываюсь в звезды — они начинают походить на твои глаза.
Я киваю им. Они молчат. Не замечают. Только холодно мерцают в своей звездной высоте. И я не сомневаюсь: это твои глаза.
Есть ветер, который волос не растреплет, не шевельнет даже листьев на дереве, но полон неизъяснимой тревоги за что-то далекое, подчас горькое, но бесконечно милое сердцу. И я, всем бедам вопреки, шепчу:
— Люблю!
Я ждал тебя в эту полночь — ты не пришла. Я ждал тебя во сне — ты не пришла.
На рассвете, перед моим окном, прошелестев листьями на дереве, ветер вспугнул мой чуткий сон:
— Она не придет. Не жди.
Я прогнал ветер, заставил замолкнуть дерево под окном.
Сейчас полночь. Я жду. Вновь безответно взываю: «Приди, хотя бы во сне».
Время источило дерево. Вместо сердцевины — здоровенное дупло, как большой теремок, где трем малышам нетрудно укрыться во время игры в прятки.
Но приходит весна, глядишь, ветки расцвели.
Карабах — мой дом, приют и оплот. Мое колыбельное, мое изначальное. Я одержим любовью к нему, к его горам, людям…
Вот проселочная дорога, бегущая от села в горы. Вот другая, ведущая в тутовые сады. Все здесь знакомо, непреходяще. Придорожные кустарники засыпаны пухом одуванчиков. Трещат кузнечики, как трещали они тысячи лет до нас.
Уверен, что нигде нет таких голосистых кузнечиков, как у нас. И такой жары нет. И жаворонки так сладко не поют, как у нас, пролетая над нашим селом. И никто не может разубедить меня в этом. Иллюзия детства неистребима.
Великий армянский композитор Комитас как-то зашел в школу и увидел подростка, поставленного в угол. В глазах его было столько тоски и горечи, что Комитас понял: на него смотрит сама Несправедливость. Комитас поговорил с кем нужно, подростка простили. Когда они остались вдвоем, Комитас спросил:
— Что бы ты хотел изменить в мире, мальчик?
И подросток ответил:
— Я хочу, чтобы дома строились круглые, без углов.
С высоких гор, по зеленым склонам, весело рокоча, бежит речка.
— Куда спешишь, безумец? Впереди море.
— К нему и спешу, приятель.
— Зачем? Влившись в него, ты потеряешь свое имя!
— Стану морем. Его каплей.
Заяц, преследуемый лисой, забился под грузовик, стоявший на дороге в колонне машин. Раненый лось приходит в поселок и принимает помощь от людей…
Как ты хорош, человек. Как я люблю тебя такого.
Незабудки
Колос к колосу тянется, живой росток — к солнцу. А я, непутевый, к твоему сердцу, любимая.
Судьба не баловала меня. Да и ты немало видела горя… Нас соединила беда, чтобы мы не знали больше беды.
Вошла, не оглядывайся по сторонам, не ищи чужих следов. Лучше подумай о том, какие оставишь ты.
— Знаешь, как бог порадовал бедняка? Сначала спрятал его осла, а потом помог найти.
Не поворачивай стадо овец вспять, хромые могут оказаться во главе.
Лягушка только потому до сих пор без хвоста, что приклеить его оставила на завтра.
Кто слишком много думает о том, чтобы делать добро, тому нет времени быть добрым.
Высота отмеряется от земли, берет на земле начало… Об этом часто забывают. Зря забывают.
День мой догорает, а след мой в мире невелик, только намечается. Одно у меня утешение — с правдой жил в ладу.
Тучи часто закрывают луну. Но проходит минута-другая, пусть час, глядишь, она снова всплыла и сияет на своем высоком небосклоне.
А тучи? Что тучи? Они сейчас здесь, а через минуту их нет, будто и не было.
Все в тебе мне мило, все внове. И жар твоих губ, и погнутая шпилька от прически, забытая на теплой подушке. И все же эту любовь — первой любовью не назовешь.