«Ландыши цветут, едва уберется зима. Хитряга подснежник выглядывает уже из проталин, не дожидаясь весны. Но есть растение, которое, прежде чем выбросить свой цвет, сто лет по капле набирает силы…»
Это о столетнике, но, разумеется, не только о нем… Или:
«Блеск молнии осветил дерево… Минутой раньше не было ни дерева, ни морщин на коре… Был у меня друг, ничем не примечательный. Даже в доме, где он жил, не все знали его: тихий такой, в тени. Но ударил час — он открылся перед всеми, как то дерево в блеске молнии».
Таким «блеском молнии» высвечивает Гурунц и героев своих книг.
Рассказы-миниатюры Леонида Гурунца собраны в книжках: «Камни моего очага» (1959), «Гуси летят» (1963), «Пшатовое дерево» (1964) и в итоговой — «Ясаман [5] — обидчивое дерево» (1971), Это своего рода записные книжки писателя, наброски, этюды-раздумья о жизни, воспоминания о прошлом, штрихи к портретам современников, мысли вслух, пейзажные зарисовки… При чтении их возникают ассоциации с мозаикой, орнаментом, со старинными армянскими короткими рассказами-притчами Мхитара Гоша и Вардана Айгекци или же с произведениями армянских художников-миниатюристов в древних рукописях.
Леонид Гурунц, армянин по национальности, пишет по-русски, что вполне объяснимо в наше время, когда русский язык стал вторым родным языком для всех народов Советского Союза. И подобных примеров немало в советской многонациональной литературе: дагестанец Эффенди Капиев, эстонец Ганс Леберехт, киргиз Чингиз Айтматов, казах Ануар Алимжанов, адыгеец Аскер Евтых, узбек Тимур Пулатов, чукотский писатель Юрий Рытхэу. Они органически входят в литературы своих народов. И не только национальной тематикой, но и всем строем образного мышления. Средствами русского языка они передают национально-своеобразное в жизни родного народа, словно мысленно «переводят» говор своих земляков.
Леонид Гурунц с детства приобщался к русскому языку, как и юные герои его «Карабахской поэмы». Ребята внимательно слушают Арама Мудрого, читающего «Тараса Бульбу» Гоголя. Арсен декламирует стихи Пушкина и Лермонтова, почувствовав в них что-то близкое и родное. «Несясь меж дымных облаков, он любит бури роковые, и пену рек, и шум дубров…» Когда он читал эти строки, ему казалось, что Лермонтов написал их «про Карабах». А при встрече с Николаем, услышав от него слова отца о России, Арсен произносит: «О могучий русский язык! Не в эти ли вечера ты осенил меня счастливым крылом?..» Русские писатели входили в его поэтический мир вместе с эпосом «Давид Сасунский», стихами Туманяна и Варужана, пьесами Ширванзаде, которые ребята играли в любительских спектаклях.
…Эпиграфом к сборнику новелл «Ясаман — обидчивое дерево» Л. Гурунц взял притчу Э. Капиева:
«— Почему твои песни так коротки? — спросили раз птицу. — Или у тебя не хватает дыхания?
— У меня очень много песен, и я хотела бы поведать их все».
Мы уверены, что Леонид Гурунц еще поведает читателям свои новые «песни».
Сергей Даронян
КАРАБАХСКАЯ ПОЭМА
Роман
Памяти моей матери, Сатеник Акоповне Аванесян, посвящаю
Книга первая
Часть первая
Под вечер дед любил сидеть на камне возле ворот.
Днем он работал в гончарной, вместе с моим отцом выделывал из желтой глины кувшины и горшки, а в сумерки неизменно сиживал на своем излюбленном камне величественно и важно, как на троне.
Мимо него проходили селяне. Дед не упускал случая, чтобы не остановить, не поговорить с каждым. Его интересовало решительно все: хороша ли трава на горе Лулу, обильна ли жатва и как поддается лепке глина?
Если кто-нибудь проезжал, не пожелав ему доброго вечера, дед сердился и, призывая к себе моего младшего брата, говорил:
— Аво, сбегай посмотри, кто это проехал на осле. Передай ему, что не в конюшню въезжает, пусть спешится.
Пока брат мчался по пыльной улочке вслед неизвестному человеку, дед говорил мне о странностях нравов, о вселенной, даже о бессмертии души.
Аво возвращался с точным донесением.