— Но это его приказ…
— Приказ-то приказ… А мы — люди…
— Мы разведчики, подписку давали…
— Подписку на верность, не на предательство!
— Вот как! Тогда вернемся… Погубим и их и себя. Кто будет отвечать перед центром?
— Ш-ш… Хватит, поговорили! Как старший по званию, я приказываю всем идти на прорыв.
Они уходят. Спустя полчаса доносится автоматная очередь, короткие перестрелки, разрывы гранат…
— Прорвались, — тихо произносит Клара.
— Прорвались, дело знают. Если только шальная пуля кого положит…
И снова все тихо. Время как будто остановилось, страшась рассвета и того, что придет вместе с ним.
Это происходило в глубине белорусских лесов в районе города Слоним, Барановичской области, 19 июня 1944 года.
И прошло четверть века. Россия 1969 года. Обычное здание. Оно едва ли отличается чем-либо от других, стоящих с ним по соседству домов. Все как будто обычное. Лестница. Переходы. Тихие комнаты. Черные папки на стеллажах. И в каждой — жизнь, и какая… В небольшом вестибюле висят портреты. Я подхожу к ним.
— Это те, кто когда-то вышел отсюда и не вернулся, — поясняет мой собеседник.
Читаю подписи под портретами. Армейский комиссар Ян Берзинь, долгие годы стоявший во главе советской военной разведки. С ним рядом — знаменитый его воспитанник Рихард Зорге. Третьим идет портрет майора Гнедаша Кузьмы Савельевича.
— Это он, — говорит собеседник. — Вы когда-нибудь слышали это имя?
— Нет, никогда…
— Видите ли, это все постепенно отыскивается. Через годы.
— Он совсем молод…
— Ему и тридцати не было. Майора и Героя Советского Союза ему дали уже потом, после его гибели.
— В войну о нем, наверное, много писали?
— Кто о нем мог писать? Как разведчик, он был дважды зашифрован. Я вам так скажу — его и свои знали под другим именем. Трагично, но… даже на могиле его надписали другое имя.
— А там-то зачем?
— Это уж просто недоразумение, впрочем логичное в тех условиях. Потом, конечно, исправили. Прочитаете до конца — поймете. В деле есть все, вплоть до последних радиограмм из леса в районе Слонима.
— За три часа до рассвета?
— Да.
Я получаю тяжелую черную папку.
Вот оно, личное дело разведчика Кузьмы Гнедаша. Сначала мне бросилась в глаза короткая справка: «Потопил 10 пароходов и 14 барж. Пустил под откос 21 эшелон с живой силой и боевой техникой противника. Уничтожил более тысячи фашистов». Спрашиваю:
— Данные эти проверены?
— Здесь все проверено. Но ведь главная его заслуга не в этом, вы почитайте дальше…
Я стал читать и понял, что собеседник мой был прав. В Отечественной войне были такие периоды, когда наш Генеральный штаб, координировавший действия фронтов и армий и готовивший наступательные операции, принимал те или иные решения, во многом опираясь на донесения Кузьмы Гнедаша и его центра.
Курская битва… Но ведь он действовал на Украине… Однако постепенно и это проясняется: незадолго до великого сражения Гнедаш взорвал железнодорожные мосты через Днепр, по которым немцы перебрасывали эшелоны с подкреплением к Орловско-Курской дуге. Читаю дальше. Оказывается, и прорыв Днепровского вала, форсирование Днепра нашими частями были осуществлены также с помощью центра Гнедаша, который раскрыл нашему командованию систему обороны немцев на Днепре. В Белоруссии тоже чтят его память. После успешно проведенной белорусской операции маршал Рокоссовский лично ходатайствовал о присвоении Гнедашу звания Героя Советского Союза.
А вот его соратники — Тиссовский, Курков, Науменко, Уколов, Дужий, Кочубей — разведчики, партизаны. Но главными героями моего повествования будут двое — Кузьма Гнедаш и Клара Давидюк — радистка подпольного центра. Четыреста раз выходила она в эфир, находясь на территории, оккупированной немцами, подчас в каких-нибудь ста метрах от их пеленгатора. И в самый страшный час эта девушка осталась рядом с раненым командиром и разделила его участь.
— А ее фотография есть? — спросил я.
— Пока только в личном деле.
— Но прошло уже четверть века, — сказал я.
— Прошло всего четверть века, — возразил подполковник.
Мы нашли ее фотографию. Девочка. Милое личико. С модной тогда челочкой. Глаза большие. И никакой «профессиональной непроницаемости».
— Красивая была…
— Да, красивая, но суть-то не в этом, — отвечал собеседник.
Но мне почему-то представилось, что суть и в этом. На его и на ее личном деле стоит гриф: «Хранить вечно». Да будет вечной людская память.