Я был злым, расчетливо злым, а когда впадал в гнев, меня одолевали кровожадные помыслы. Припоминаю один случай. Я был тогда в третьем классе начальной школы; дело было летом, перед экзаменами. Родители держали для меня репетитора, нуждающегося юношу, всего на четыре года старше меня. Как-то раз он стал укорять меня за то, что я слишком много шалю и не хочу учиться. Тогда я схватил чернильницу и запустил ему в голову. Он, естественно, пожаловался моим родителям. Но отец его обругал, обвинив в том, что он не умеет обращаться со мной. А мама начала меня бранить, Я расплакался, и тогда она бросилась меня утешать, пока я не успокоился. Через несколько минут я утащил часы моей матери и закопал их в глубине сада под корнями грушевого дерева, сам же стал спокойно запускать воздушного змея… Я знал, что подложил мину, и дожидался взрыва. Вскоре я услышал голос матери:
— Аурел, голубчик, ты не видел моих часов?
— Они на моем столе, — ответил я, даже не повернув головы… — До сих пор я спрашиваю себя: как мог ребенок быть таким жестоким, подлым и изощренным в своей мстительности?
До сих пор стоит перед моими глазами этот бедняга репетитор, желтый, как воск, с блуждающими глазами. Отец мой бьет его по лицу, исступленно крича: «Вор, разбойник, отдай часы, или я убью тебя!»
Я же был свидетелем всей этой страшной сцены, подготовленной мною, и не чувствовал ни малейших угрызений совести. Я видел, как юноша упал на колени и, подняв кверху залитое слезами и кровью лицо, дрожа как осиновый лист, протягивая руки, умолял:
— Не бейте меня понапрасну, господин майор, я не брал их… Клянусь моей матерью, всем, что у меня есть дорогого на свете, клянусь, я ничего не знаю!
Но отец продолжал яростно хлестать его по рту, по глазам…
— Лжешь, бандит, лжешь! Где ты их спрятал? Лучше признайся, а не то убью!
Наконец моя мать, сжалившись над ним или просто перепугавшись, уговорила отца простить его. Мальчик был в обмороке. Денщик взял его на руки и вынес. С того времени я его больше не видел.
Год спустя отец повез меня в Бухарест. В день отъезда я не забыл выкопать часы и спрятать их в кошелек с двумя золотыми, подаренными мне матерью на карманные расходы.
В пансионе, куда меня поместили, я быстро выучился курить, пить и играть в карты. Через месяц, когда деньги подошли к концу, я решил продать часы и тайком передал их одному не жившему в пансионе ловкому парню. На следующий день он принес мне восемь золотых и пять монет по два лея. Я не поверил своим глазам, увидев столько денег. Впоследствии я узнал, что эти крохотные часики обошлись моему отцу в тысячу лей.
Вечером я пошел в театр, смотрел «Дочь воздуха», а ночь провел в спальне, играя в карты со своим педагогом, пока не проигрался в пух и прах. Через два дня я получил от матери десять лей.
И они были тоже проиграны. Тогда я написал отцу. Он вновь прислал деньги, но и их я пустил по ветру. Так продолжалось четыре года.
Как одолел я четыре класса гимназии — сам удивляюсь. На пятом году меня перевели в другой пансион, откуда я удрал через два месяца. К рождеству отец был переведен в Бухарест, и больше в пансион меня не помещали. Дома со мной занимался репетитор, и с его помощью я кое-как окончил гимназию.
У моих родителей были грандиозные планы. Они видели меня адвокатом, депутатом, министром. А сам я мечтал о другом, — как бы мне расплатиться с мелкими долгами, чтобы иметь возможность делать новые, покрупнее.
Мне было девятнадцать лет, и я считал, что высшее счастье в мире быть богатым. Труд казался мне страшным наказанием, унижением. Сколько раз слыхал я от своей матери: «Мы должны быть экономны для того, чтобы в будущем Аурел не знал ни в чем нужды. Достаточно уж мы потрудились и помучались…» Бедные родители! Как они заботились обо мне, холили, баловали меня… И какое чудовище вырастили, ослепленные своей любовью!
В раннем детстве, помню, любая моя выходка бесконечно забавляла отца. Как он радовался, когда я впервые начал ругаться постыдными словами. А когда я камнем разбил голову сыну жестянщика с Большой улицы, отец, вместо того чтобы выдрать меня за уши, купил мне трубу и саблю в награду за отвагу. И долгое время за обедом он рассказывал подробно об этом подвиге, приукрашивая его всевозможными добавлениями.
Мать завивала мне локоны, одевала меня в бархатные костюмчики, отделанные кружевами, опрыскивала духами и вывозила в свет, демонстрируя как чудо красоты.