Избранное

Но и ты, в чьем сердце пламень благородного томленья,
Выслушаешь не однажды похвалы и одобренья, —
Будешь во дворцы допущен, в приглашеньях упомянут,
Дамы знатные поэту руку белую протянут,
И прищурятся, взирая с напускною добротою;
В разговор приятный вступят сливки общества с тобою:
Не один из этих важных делом занятых господ
Спросит, сколько ты примерно зарабатываешь в год?!
Если будешь зван на вечер, зван читать в ином салоне,
Постарайся быть учтивым, помни о  х о р о ш е м  т о н е.
Не забудь об их ревнивом и утонченнейшем вкусе,
Не перечь их мненьям строгим даже и в пылу дискуссий!
Анекдотцам, каламбурам там прием всегда хорош:
Разыщи их в альманахах — остроумцем прослывешь.
А пока блеснуть не можешь ты заемной остротою,
Не болтай — но из приличья оброни словцо порою…

После званого обеда, соизволивши откушать,
Дамы света непременно захотят тебя послушать;
Ты поэму извлекаешь, честью тронутый такою,
И бледнеешь, окруженный невнимательной толпою, —
Застегнув пиджак, читаешь ты, тирады извергая,
Но одна вздыхает дама, усмехается другая,
Начинаются беседы: о прислуге, платьях, детях…
«Что-то есть, — хозяйка шепчет, — что-то есть в поэтах этих!»

Дамы шепчутся: «Напрасно пригласили виршеплета!»
«У меня от этих сказок начинается зевота!»

«Уф! Окончил! — и, беседу прерывая на момент,
Каждый слушатель поэту преподносит комплимент:
«О, вас музы вдохновили!.. Чудное стихотворенье!»
Не забудь — теперь обязан ты изобразить смущенье;
Долг твой выполнен — и можешь ты спокойно удалиться,
Чтобы дать прекрасным дамам досыта наговориться.

Можешь ли подобной жизни предан быть душой и телом,
Счесть ее весьма завидным, восхитительным уделом?
Здесь поэта унижают каждый словом, даже видом.
Ах, бедняк! Ты счет утратил оскорбленьям и обидам;
Ведь всего на свете горше та презрительная жалость,
Что на лицах толстосумов не однажды отражалась!
Стоит ли душе поэта изливаться в скорбных звуках,
Образов осуществленье обретать в немалых муках,
Побеждать преграды волей, мыслью, творчеством упрямым,
Чтоб доставить развлеченье господам и светским дамам?
От стыда б ты содрогнулся, задрожал от омерзенья,
Если б знал, с какой улыбкой апатичного презренья
Свысока тебя трактуют люди алчности паучьей!
Думал ты, что так вот сразу победит их стих твой жгучий?
Здесь царит билет кредитный, здесь греметь — напрасный труд;
Чем пронять болванов светских ты решил, несчастный шут?
Не грязни своих талантов в ослепительных салонах,
Средь голов, лишенных мыслей, средь машинок заведенных,
Что стучат совсем как сердце, но бесчувственно и жестко:
Там не люди — манекены! Вместо жизни — холод лоска!
Так беги от их улыбок и от их притворной ласки,
Там не лица человечьи — разрумяненные маски.
Это бал марионеток: куклы там смешны и прытки,
Но незримый балаганщик тянет их за кончик нитки!

Пусть душа твоя святая, в озаренье мысли вечной,
Не становится преградой милой жизни быстротечной,
Жизни, за собой влекущей струи солнечного света!
Если хочешь, чтоб искусством жизнь твоя была согрета,
Оставайся, как отшельник, в жалкой келье, в шатком кресле,
Чтоб умолкшие желанья не восстали, не воскресли.
Мир, о коем ты мечтаешь, как о самом дорогом, —
Этот мир — покой и счастье — ты найдешь в себе самом.

1888

Перевел А. Големба.