До чего тоскливо стонет лес! За рекой словно спрятались тысячи несчастных существ, которые жалуются и сетуют на все лады. Даже исполинские кедры над обрывом неспокойны — их черные кроны раскачиваются, сучья, сталкиваясь, глухо стучат и протяжно поскрипывают стволы. Дождь налетает шквалами и хлещет, хлещет…
Река — как труба, где дуют злые сквозняки. О берег часто и беспокойно бьет тяжелая зыбь, ветер свистит в поредевших приречных травах, треплет одеревеневшие стебли и жухлые, побуревшие листья камыша.
Таиска стоит, обхватив столбик крыльца, и смотрит на тучи, сплошь закрывшие небо: они нескончаемо движутся в разных направлениях, наползают со всех сторон, на ходу меняя очертания, теряя рваные клочья. Нижний слой туч повис над самыми деревьями, хмурый свет дня тонет в их серых пеленах, кругом смутно, темно, безотрадно… Что делать, боже мой, что делать?
Таиска давно замечает, что Сергей, только завидев ее, оживает, притворяется беззаботным.
— Таисенька, моя радость, ты пришла! — Он порывисто обнимает ее, прижимает к себе, но заполнившая его глаза нежность не может скрыть, что на дне их — отчаяние. И ей приходится отворачивать лицо, чтобы не выдать своего.
Над геологом нависли, как тучи, неприятности: одна за другой поступают радиограммы, на которые он не знает, что отвечать. Сезон на исходе, и его торопят, а у него так много недоделано.
Все это пугает Таиску. Ее измучили тягостные раздумья Сергея, и она старается вернуть его к работе, уводит в маршруты и помогает, чем может. Они надевают брезентовые плащи и рукавицы, берут необходимое снаряжение и в любое ненастье уходят в лес.
Чаще всего они выбирались из дома до рассвета и трудились весь день. Темнота нередко застигала их далеко от фактории. Тогда Таиска, знавшая все промысловые избушки вокруг, вела в одну из них. Эти ночевки в таежной глуши их еще больше роднили и сближали. Им случалось проводить несколько дней подряд в тайге, и тогда им казалось, что они всегда будут жить и работать бок о бок, не разлучаясь.
Домой возвращались, нагруженные рюкзаками с образцами мергелей и песков, целым набором минералов. Таиска помогала все это раскладывать по мешочкам, надписывать и упаковывать. С этим приходилось спешить. Последний катер отплывал в ближайшие дни, и откладывать отправление коллекций было нельзя. Свой отъезд геолог давно просрочил.
Накануне отплытия Дмитрий с Сергеем отнесли к реке тяжелые ящики, сложили под брезентом упакованное снаряжение, чтобы утром погрузить все в илимку.
Свет лампы падал на голые доски некрашеного стола. Без привычного беспорядка разбросанных всюду вещей комната геолога выглядела уже покинутой. Таиска сидела на табурете и пустым взглядом следила, как Сергей Андреевич укладывает в чемодан разную мелочь, обшаривает полки, проверяет выброшенные бумаги. Девушка устало сутулилась, лицо ее осунулось, и черты заострились. Молчать было невыразимо тяжело, разговаривать почти невозможно.
Сергей не умел высказать измучившие его противоречия и был слишком честен, чтобы давать обещания: он не мог не ехать к семье, но знал, что сердце и совесть заставят его сюда вернуться: вырвать образ таежной девушки, безоглядно ему доверившейся, изгладить из памяти не удастся никогда.
Ночью Таиска пришла к нему, и они пролежали вместе до утра, притихшие и несчастные, придавленные навалившимся на них ужасом расставания.
Поднялись задолго до рассвета. Таиска затопила печь и готовила завтрак, почти не сознавая, что делает. Сергей Андреевич чувствовал, как с каждой минутой слабеет его решимость. Кончилось тем, что он отправил багаж и вернулся. Объяснил, что ему необходимо остаться еще на несколько дней что-то доделать.
…Эта оттяжка не могла принести радости, но им немного повезло с погодой. Неожиданно возвратилось тепло, и тайгу осветило солнце. Таиска и Сергей ушли в лес, в охотничью избушку, выглядевшую сказочным домиком под пологом вековых сосен. Тут же в бору протекал неслышный таежный ручей.
Мхи и брусника обсохли, кора на деревьях посветлела, мягкие отсветы густой синевы неба облили хвою мягким глянцем. Тишина стояла такая, что отчетливо было слышно, как в полсотне метров от избушки прыгают по березкам над ручьем синицы, царапая кору коготками. Птички изредка тонко и тихо посвистывали. Мошкара толклась в освещенных солнцем промежутках между деревьями. И все же прощальная ласка его лучей была бессильна воскресить летнее благоухание бора, оживить облетевшие березки и оклеванные рябины.
Они собирали бруснику, Таиска учила Сергея подманивать рябчиков, показывала ему укромные кладовые белок, — нанизанные на острые сучки почерневшие грибы. Ночью выходили любоваться звездным небом, особенно прекрасным в эту пору года.