С меня хватит. Порви потом это письмо. Оно только для тебя. Почему я тебе написал? Хотела забрать его дружбу со мной и обменять на то, что ты называешь „любовь“? Но этого не будет. Я все оставлю так, как есть. Вот еще: давно хотел тебе посоветовать: хватит изображать красивую дуру. Но мне все равно. Даже если ты будешь реветь какое-то время.
Оставайся!
С.
„Снежный лес так похож на Миланский собор“».
Со стороны поселка, через заснеженное поле, большое семейство елей, ушедшее от опушки вперед широким, в готике разновеликих вершин, массивом, видится призрачной, как сквозь мятое папиросное паспарту, гравюрой, — ну да, из книги, которую Славка любил без конца листать, приходя на дачу Ахилла. Тогда эти двое пришли вместе. Лерка глупо хохотала, а Славка страдал, и Ахилл легко догадался, что между ними происходит нечто. И ему сразу стало жалко Славку. Потому что от этой девчонки может ли что-то еще исходить — помимо страданий?
— Иди сюда, — сказал ей Ахилл и встал из-за стола. — Возьми свечу.
Лера послушно повиновалась и, взяв подсвечник, загородив от колыханья воздуха огонь ладонью, сквозящей золотым свеченьем, пошла из кухни тихим шагом, — то ли боясь за свечу, то ли боясь за Ахилла, который все время, пока судорожно пил кофе и пока читал, сидел перед ней с искаженным лицом, тер висок и затылок, вздыхал и даже раза два постанывал — от боли в голове? от того, что читал?
Хорошо, подумал Ахилл, что темно. Хорошо, что она поставила свечу на дальний край рояля, а не около глаз, в которых тупо ломило. Он сидел и смотрел на клавиши. Как Славка там написал? Музыки у нее нет, ей этого не понять. Но все равно.
— Слушай, — сказал Ахилл. — Постарайся что-нибудь услышать.
Он стал медленно чередовать отдельные звуки — один за другим, все двенадцать — zwölf nur aufeinander bezogene Тöne. Лера опустилась на пол у него в ногах. Что за вечер, подумал он. Что за день, что за вечер? Какое было утро в поле, у реки, в лесу, лежащий Славка, пар от его дыхания… Какой был день, — Мирович с вестью об опере «Ахиллес», и была удивительная любовь с этой девчонкой. Какой наступил тихий вечер — мученья Славки в безмолвии предсмертного письма, мученья боли в безмолвии моих жутких мыслей, двенадцать Славкиных звуков, и пауза, тишь, и темный, изнутри светящийся, неподвижно устремленный на меня ужасный взгляд — любовный, томный, ждущий. Лерочка — Лера — Лерка — Леруха.
— Это серия. Я объяснял вам в классе: додекафония, серийный способ сочинения, ты помнишь. Вячеслав написал красивую пьесу с использованием вот этой серии. В нотах, там, где выписана серия, под каждым ее звуком у него написан слог, всего двенадцать слогов, и они составляют такую фразу.
Он, подыгрывая еле слышно в унисон, спел тихо:
— Снеж-ный лес так по-хож на Ми-лан-ский со-бор…
И умолк. Темная чаща струн дошептывала, домолкала.
— Попросишь, может, он тебе сыграет все. Я не могу сейчас.
Его потянуло снова туда, в постель, но вместо этого он только сполз с сиденья и поместил себя, как Лерка, — на ковре, напротив нее, и рояль черной массой поднялся над ними. Гробница для любовников. Финал «Аиды».
Господи, как хорошо. Что он жив.
Ему было плохо.
Все равно нечестно.
Почему же?
Не имеет права. Мучить других.
А ты?
Я?
Ты мучила его.
Нет.
Он же написал.
Дурак.
Ну-ка, скажи: это правда?
Что?
Она отвернула голову. Будет врать?
Ты устроила с ним, чтобы…
Она вскинула голову резко и вздернула подбородок.
— Да! Да, да, да! Я это обдумала. А с кем же? Я знала же, что вы…
Сегодня — ты.
…што-ты-меня-оттолкнеш-шшь — не захочеш-шшь — потому што — девушш-ке шшешш-над-цать, — мотая головой, прошипела она презрительно все эти шшш, — и што запрешшщено, што могут привлечшь…
Она перевела дух.
И ты ему сказала, что… я?
Да! Да, да, да! Я с самого начала решила, что я ему скажу, что Ахилл! Только не знала, когда… Раньше или после уже.
Она чудовище. Чудесное чудовище. Класс земноводных, отряд бесхвостых. Вид нереид, подвид русалок. Яд некоторых земноводных обладает наркотическим свойством и может быть смертелен.