Когда он пошел к двери, моя рука взметнулась как змея и схватила его, вынудив резко остановиться. Я держала его достаточно долго, чтобы достичь пусть небольшого, но совершенного чувства власти (он был не в состоянии двинуться, так крепко я его держала). Потом я отпустила его. С криком «Чокнутая!» он исчез в комнате, где проходила вечеринка.
Впечатления: разнообразные, в чем-то приятные, в чем-то нет. В целом – это не мой стиль. Мне нужен один мужчина, чтобы сокрушить его, а не двадцать, чтобы их обслуживать. Но визуально происходящее было привлекательно. На полу в беспорядке были разбросаны матрацы. Покрывала, наброшенные на все лампы, придавали комнате таинственность, а единственным источником света был небольшой марокканский светильник затейливого гравированного серебра с вставками из красного и синего стекла.
Эстетически обстановка была что надо, то же можно было сказать о девушках: мужчины позаботились. В сущности, уже по тому, что открывалось взгляду, можно было с уверенностью сказать, что список гостей составлял мужчина, поскольку, хотя в комнате и находилось несколько смазливых молодых жеребцов (в том числе двое из пятерых участников «Четырех шкур»), большинство было подобно Клему: физически невыразительные типы, вынужденные заманивать девушек в постель с помощью интеллекта или денег. На мой взгляд, они совершенно не подходили для оргии; я не сомневаюсь, что по этой причине подобные типы всегда оказываются главными закоперщиками в такого рода, как их здесь называют, «бандах».
Вечеринка продолжалась часа четыре. Столько, сколько могли продержаться мужчины. Женщины, разумеется, могут продержаться бесконечно, если дать им возможность ненадолго сомкнуть глаза между оргазмами. Одна только Глория испытала двенадцать оргазмов за столько же минут (которые уделил ей экс-официант из «Романова», поистине страшный человек, необыкновенно выносливый и поразительно владеющий собой); после этого она в сомнамбулическом состоянии уронила голову на колени Клему и принялась было за дело, но заснула. Тот был страшно напуган, потому что Глорию не удавалось разбудить. К счастью, мы смогли разжать ей рот и спасти лишившееся сознания сокровище, прежде чем произошло непоправимое. Через десять минут Глория вполне очнулась и была готова к новым забавам. На этот раз ее обеспечивал Клем. Пристегнув огромный искусственный член со словами: «Тебе будет потрясно!» – он сподобился доставить ей максимум удовольствия при минимуме затрат со своей стороны.
Мое собственное участие было ограниченным. Я смотрела и только временами оказывала посильную помощь: тут пощекотала, там погладила, лизнула, укусила, ничего больше, за исключением одного внезапного грубого проникновения сзади. Я не заметила, как он приблизился, это был один из «Четырех шкур», парень деревенского типа, он объяснил мне, что впервые попробовал именно этот способ в двенадцать лет с овцой и теперь не только предпочитает зад переду, но и овец козам, или, он сказал, девушкам? Как и у остальных «Шкур», его речь была трудна для понимания – так же, как и песни. Если бы у меня в руке оказались ножницы, я бы его тут же на месте кастрировала, но, раз их не было, я молча страдала и даже, честно говоря, испытывала извращенное мазохистское, в стиле Майрона, удовольствие от неприятной ситуации, в которую попала Майра Брекинридж, победоносная амазонка.
Потом, разрядившись, он оставил меня и продолжил свой бычий путь. Я, разумеется, когда-нибудь возьму реванш, когда-нибудь и как-нибудь… даже если мне придется ждать двенадцать лет! Майра Брекинридж непримирима и безжалостна.
Эти красочные заметки исключительно для вашей пользы, дорогой Рандольф. Примеры поведения, которое вы, по сути, презираете (Клем, конечно, еврей, но он калифорниец. Калифорния – это среда, в которой все растворяется до полной однородности; иудаизм – не исключение). Даже вы, со всеми вашими предрассудками, не могли бы остаться равнодушным к тому, с какой легкостью действуют эти молодые люди, не опасаясь ответственности и не боясь скомпрометировать себя. Мужчины, не задумываясь, действуют именно в той манере, которую общество считает истинно мужской (грубой, разрушительной, направленной исключительно в женскую промежность); они играют телами с чисто спортивным интересом, и кажется, что нет такой фантазии, на осуществление которой они бы не осмелились. Все делается в открытую, и как сказал мне один из них, отдыхая на полу между совокуплениями: «После этих мероприятий я неделю ни о чем таком не думаю. Мне ничего не нужно. Я никогда не чувствую себя так хорошо, как после настоящей вечеринки». Так что вакханалии все еще необходимы. Отсутствие их, определенно, делает нашу жизнь нервной и тревожной. Несомненно, доступ к подобного рода удовольствиям в молодости совершенно изменил бы меня. К счастью, как оказалось, я избежала этого. Если бы не так, Майры Брекинридж, сотворившей себя, никогда бы не было – недопустимая потеря для современности.