Солдат Вендель, образцово остриженный «под горшок», разложил на коленях белый носовой платок, на нем — пилка и ножнички: он спокойно и сосредоточенно занимается маникюром.
Доброволец Чилик с любопытством наблюдает за его действиями — такого он никогда не видывал.
— Что это вы делаете, пан Вендель?
— Я вижу, парень, что обычная гигиеническая процедура тебе в диковинку, — неторопливо отвечает коммивояжер. — Но не забывай, что хороший солдат; всегда и во всем соблюдает чистоту, с головы до пят. А это — в случае ранения — уменьшает возможность заражения крови.
Все слушают молча. Оказывается, у резервиста Венделя — устоявшиеся взгляды. И только Винцо Пирш ворчит:
— Не бойся, тебе заражение крови не грозит. При первом же выстреле ты наложишь в штаны и испаришься.
— Что это ты придумал насчет перевода? — спрашивает его сержант.
— А тебе какое дело? — небрежно отвечает Пирш.
— Чтоб тебе было ясно: здесь командир я, — говорит Балог. — И я хочу знать, что тут у меня за компания… и что кого грызет.
Пирш качнул головой в сторону Матуша.
— Спроси его!
Все смотрят на молчаливого солдата, сидящего в углу.
Матуш сильно изменился: заросший, угрюмый, замкнувшийся в себе — так молчат лишь мужчины в несчастье.
— Не пойму, чего он прицепился… — неохотно прогудел он. — Вижу его второй раз в жизни. И ничего ему не сделал.
— А разве не ты говорил, что не хочешь воевать? Что надоела война, что тебе не хочется…
— Ну а если и сказал?! — вскипел и Матуш. — Ведь я еду на фронт — так же, как и ты. Чего ты привязался, а?
Глаза у них засверкали: у Пирша — презрительно, у Матуша — зло, как у человека, вынужденного защищаться.
— Остыньте малость, ребята, — говорит сержант, смущенный странным спором. — С этим покончено. После делайте что хотите, а тут у меня не грызитесь. Я этого не потерплю!
И он подошел к перископу, давая этим понять, что разговор окончен.
— Ну извини, пан сержант, — оскорбленно проворчал Пирш. — Я вот, к примеру, хотел бы знать, мужики тут или тряпки.
Сержант обернулся.
— Это выяснится очень скоро. Все по местам! Мы в зоне боев.
На опушке леса — маскировочные сети батарей, по склону разбросаны пулеметные гнезда.
Повстанческая пехота окапывается.
Солдаты на минуту перестают рыть окопы, глядя на бронепоезд. Пехотинцы радуются, некоторые в знак приветствия поднимают пилотки.
Поезд на полных парах идет вверх по долине.
Они уже сидят за пулеметами: Пирш и Сиронь с одной стороны, Чилик и Вендель — с другой; сержант застыл у перископа.
В тишине монотонно стучат колеса.
— Стучит, будто старая швейная машина, — ворчит Чилик.
— Ошибаешься, — возразил Вендель. — «Зингер», к примеру, вообще не стучит… Машина «Зингер» поет и шьет сама!
Он достал из кармана белые карточки.
— Адрес нашей фирмы. — Вендель показывает фирменные визитные карточки, предлагая всем. — Извольте, берите все, у кого хорошая жена… у которой еще нет хорошей швейной машинки.
— Господи, хоть бы ты замолчал! — взрывается Матуш. — Вот привязался!
— Что это ты такой нервный? — удивляется Вендель. — Извольте, пан сержант.
Командир пулеметного вагона интересуется:
— А в кредит можно?
— Для пана сержанта я добьюсь особой скидки, — охотно обещает Вендель.
Сержант засовывает визитную карточку в карман.
— Что ж, поглядим… потом, после войны.
В пулеметном вагоне вновь наступает тишина.
Лишь тихо, монотонно стучат колеса. На молодого Чилика эта тишина и бездеятельное ожидание действуют угнетающе.
— А мой старший брат — летчик, — говорит он вдруг. — В английской королевской армии. Он летал и над Африкой, когда Роммеля гнали по всей Сахаре.
Балог отрывается от перископа.
— А долгонько же это у них тянулось, дружище! Если б не русское наступление, то…
— Пан сержант, — перебивает его Чилик, — если бы не западные союзники, то русские сегодня не стояли бы перед Карпатами.
— Что правда, то правда, — «соглашается» Балог. — Они стояли бы за Карпатами. И теперь здесь была бы Красная Армия, а не немцы.
Прежде чем Чилик успевает возразить, вдруг раздается голос солдата Сироня:
— А сколько их, этих немцев?
— Говорят, восемь дивизий, — отвечает Балог. — А что?
— Боится, — роняет Пирш.
Матуш игнорирует его; колеблется.
— Там среди них есть один мой, — произнес он наконец. — Только я не знаю, где мне его найти.