Таков уж Винцо Пирш, и такая у него манера мириться.
Теперь бутылка уже у сержанта.
— Жалко, что нет с нами и того, который продает швейные машины…
— Бедняга, едва высунулся из туннеля, и сразу ранило, — говорит Чилик. — Хорошо, рана пустяковая — царапина…
— Не помог ему маникюр, — замечает Пирш.
Взяв бутылку, он показывает ее Риттеру.
— Ну, что пялишься, Адольф? Хлебнуть охота, а? Да только ты не заслужил. — Отпив, он подал бутылку Матушу. — Он вас взял… а не вы его.
Матуш улыбается. Возможно, в первый раз за все время.
— Может, я боялся еще больше, чем они.
Пирш снимает со стены поврежденный автомат.
— О том, что случилось, ты лучше и не рассказывай нигде, Адольф.
Он показывает деформированные части автомата, ласково объясняя:
— Видишь… вот и вот… капут! А вы сразу…
Он показывает, как они сдавались.
— Что же вы не присмотрелись получше, балбесы?
Немцы в смятении слушают, слов они не поняли, но смысл жестов им ясен: они начинают догадываться, в чем дело.
Пирш достает полную обойму.
— Это не капут… видишь?
Он вставляет обойму и направляет заряженный автомат на немцев.
— Только это работает… — говорит он, держа палец на курке. — Глянь-ка, Адольф… я покажу тебе.
— Не дури, — вмешивается Матуш. — Вдруг случайно выстрелит?
Но палец Пирша уже нажал на курок. Раз, другой.
Балог вырывает у него автомат.
— Не дури! Ты же мог убить их, баран.
К немцам возвращается жизнь… ужасный момент позади.
— Да, это факт, — соглашается Пирш. — А их еще и не допросили.
Оберштурмфюрер Риттер смотрит на Матуша.
На того солдата, который взял их голыми руками. С оружием, которое не стреляет.
Он смотрит на Матуша таким долгим, сосредоточенным взглядом, словно хочет запомнить его на всю жизнь.
Раздается телефонный звонок: вызывает штабной вагон.
— Послушай, Балог, — говорит капитан Подгорец, держа в руках документы пленных, — с пленных не спускайте глаз, один из них — крупный чин. И поблагодари ребят за то, что хорошо держались. А этого солдата, что взял немцев, я представлю к медали.
— Так точно, пан капитан, — отвечает голос сержанта.
— Я надеюсь, вы там не пьете сейчас, — говорит командир.
— Никак нет, пан капитан, — вновь отвечает голос.
Подгорец, усмехнувшись, вешает трубку.
— Все вы тоже хорошо держались, — хвалит он и свой штаб.
В вагоне сидит и солдат Вендель, голова у него забинтована.
— А ты чем занимаешься на гражданке? — спрашивает его капитан.
Бледные губы резервиста словно не в силах ответить, но рука механически тянется к карману: достав визитную карточку фирмы, он протягивает ее капитану.
— В кредит… а для вас со скидкой, — шепчут наконец бледные губы.
Сержант Балог качает головой.
— Ты мне не рассказывай, что не хочешь медаль. Такого солдата я еще не видал.
Матуш равнодушно пожимает плечом.
— Да ведь ты заслужил, дружище! — вмешивается Пирш.
— Не надо, — бормочет Матуш.
— Что — не надо? — удивляется и Чилик.
— Я ничего не хочу… Пусть мне только дадут того немца.
Он умолкает, отпивает из бутылки.
— Какого немца?
В другое время он бы не ответил. Но сейчас самогон развязал ему язык.
— Он стрелял в мою жену… Она, наверно, ослепнет. — Матуш опустил голову на ладони. — Я не вернусь домой, пока не найду этого немца.
Наступила тишина. Все молчат. Что тут скажешь?
Они молча передают друг другу бутылку и пьют.
Оберштурмфюрер презрительно наблюдает за словацкими солдатами. То веселились, а то вдруг скисли — как всякая неполноценная раса…
Сержант чувствует, что надо что-то сказать. Он тут самый старший. Он — командир. И боевой товарищ солдата, у которого немцы искалечили жену.
Но он вдруг не находит нужных слов.
— Что ж, я тебя понимаю… — вздыхает он наконец. — Многие люди ищут сейчас по свету своего немца.
Постепенно Балог обретает уверенность.
— Только этого, пожалуй, мало — разбивать отдельные колесики, винтики. Теперь надо разбить всю машину, ребята, всю гитлеровскую машину!
Матуш поднимает измученное лицо.
— Плевать мне на Гитлера… Мне нужен тот немец.
На маленькой станции суматоха; здесь масса людей — штатские и военные, горожане и деревенские, железнодорожники и сестры из Красного Креста.
С корзиной в руке, потерянно и беспомощно мечется в толпе Зузка.