У Зузки едва не разрываются легкие от быстрого бега… но вот она уже тут… у кормушки.
Она делает все так же, как и перед этим: отступает с дороги, заглаживает следы и идет вверх по руслу потока.
Но в этот раз она делает все гораздо быстрее, и вот она уже идет в ледяной воде. На лице ее отражается отчаяние.
В комнате тихо, как в могиле.
— Итак, последний раз, — предлагает переводчик. — Кто вызывается?
— Сгорит ваш дом, Моцик, — шепчет леснику Амброз. — Покажите им дорогу — и они оставят вас в покое.
— У тебя совесть сгорела.
Гардист пожимает плечами.
— Я даю вам хороший совет.
Входит Риттер.
— Никто, герр оберштурмфюрер, — докладывает переводчик.
Риттер не кажется удивленным.
— Что ж, ладно, — говорит он равнодушно. — Тогда я выберу сам.
— Командант определит сам, — сообщил переводчик.
Риттер скользит взглядом по лицам, неторопливо наслаждаясь своей игрой.
— Dieser Mann[14], — показывает он пальцем.
— Ты, — говорит переводчик.
Все взгляды обращаются к Матушу.
Он отрицательно качает головой.
— Нет.
— Командант приказать… ты!
Матуш твердо повторяет:
— Нет.
Переводчик с угрожающим видом выступает вперед.
— Ты отказаться…
Анка загораживает собой мужа.
— Он не может! Он больной!
— И он не знает дороги! — воскликнула мать Матуша.
Пришла минута Амброза.
— Ну, зачем же обманывать, соседка, — говорит он с укоризной. — Каждый из вас хорошо знает дорогу.
Он поворачивается к переводчику.
— Но этот знает ее лучше всех. Среди партизан его отец.
— Побойся бога, Амброз! — ужаснулась мать Матуша.
— Ruhe![15] — кричит переводчик. — Не гаварить! Ruhe!
— Was sagt unser Freund?[16] — спрашивает Риттер с иронией в адрес Амброза.
Переводчик по-немецки повторяет сообщение гардиста: этот человек очень хорошо знает дорогу, его отец у партизан.
Эта краткая информация радует оберштурмфюрера.
— Я вижу, что я выбрал именно того, кого надо.
Матуш не понимает. Он лишь чувствует, о чем речь.
Он смотрит на Риттера, на лбу его набухла жила.
— Скажите ему, что я не пойду. Не родился еще тот немец, который заставил бы меня сделать такое.
Переводчик кратко переводит.
— Он утверждает, что не пойдет. И что никто не заставит его это делать.
Риттер внимательно смотрит на Матуша.
Очень долгим, сосредоточенным взглядом.
— Скажите ему, что он ошибается, — говорит он сухо.
Зузка, сокращая путь, бредет по пояс в снегу, напрямик по склону.
Стоящие на посту партизаны уже видят ее. Один из них бежит ей навстречу.
— Что случилось?
Девушка падает в снег, не в силах вымолвить ни слова.
— Немцы?
Зузка кивает.
— Где? В долине?
— У лесника, — с трудом произносит она.
Партизан обернулся и пронзительно свистнул.
Гумно за домом уже в огне.
У стены конюшни — Матуш, раненые солдаты и партизаны; те, что не могут стоять, сидят на снегу.
А напротив, у дома, стоят его мать, жена с ребенком, дед и лесник с женой и тремя детьми.
В середине двора, между двумя группами, — солдаты с автоматами наготове.
Переводчик громким голосом обращается ко всем.
— Командант дает трши минута. Вы мужете гаварить с тем человеком, — показывает он на Матуша, — что он это должен делать. Когда это не помужет, через трши минута будет казнь. Прежде гражданские лица, потом солдаты.
На заснеженном дворе тишина.
Риттер взглянул на часы, закурил сигарету.
И вдруг крики: громкие, приглушенные, отчаянные.
— Иди! Ради бога! Покорись! Мы подохнем из-за тебя. Все!
— И женщины, и дети!
— Я не хочу умирать, браток!
Матуш слушает сгорбившись, словно окаменев от горя.
— Зря пойдешь! — воскликнул дед. — Все равно они нас прикончат… после всего.
— Старик прав!
— Не ходи, Матуш!
— Держись!
От конюшни ковыляет солдат, который кричал, что не хочет умирать.
— Я… я пойду! Я покажу дорогу!..
Переводчик быстро переводит. Риттер отрицательно качает головой.
— Командант гаварить… должен это делать он. Он… и ни один другой.