П о в и т у х а (брезгливо). Фу… если он будет пить… так я уж после него не стану…
С т а р и к (как бы извиняясь). Да ведь я хотел… вот так… из рук…
П о в и т у х а (визжит). Уберите свои грязные лапы, Терезчак!..
С т а р и к. П-а-н Терезчак! (Хрипит от злости.) И если вы еще раз скажете мне…
Т о м к о. Успокойтесь вы оба! Кроме себя и своей злости, ничего не видите! (В конце концов и у него не выдерживают нервы. Кричит.) А вот этого… вот этого… вы не видите? (Показывает на ведро.) Это ведь совсем не добрый признак.
М а р и к а. Не добрый?.. Почему?
Т о м к о. Да этот Фишл смеется над нами. Когда он сидел в этом подвале, наши не дали им ничего. Вот теперь он и послал нам этот «гостинец»… а сам не пришел.
Ф а н к а. Может быть, еще придет… Пан учитель, вы же верили, что…
О н д р е й. Все мы верили! (Обращаясь к Бродяге.) Только один вот не верил, что Фишл нам поможет. И, видно, был прав. Фишлу наплевать на нас…
У г р и к. Нет, я не верю этому! Он бы не посмел…
Бродяга, съежившись, сидит на ступеньке, отвернувшись от всех. Он отрезает кусочки хлеба и медленно, осторожно пережевывает их, не обращая ни на кого внимания. Марика следит за ним.
М а р и к а (между прочим). У меня был один знакомый, который в один присест мог съесть двадцать яиц, сваренных вкрутую…
У г р и к. Так, значит, он сидел? (Ехидно.) Или лежал?
М а р и к а. Вы бы лучше о своих делах позаботились, пан Угрик! У ваших клиентов, говорят, волосы лезут оттого, что вы всех их чешете одной расческой!
У г р и к (яростно). Ты что это себе позволяешь? Ты… Ты… (Не договаривает и отворачивается от Марики, потом словно загипнотизированный направляется к Бродяге.) Вкусно?
Бродяга продолжает молча жевать.
Я спрашиваю, вкусно?..
Б р о д я г а (ворчит). Нечего смотреть мне в рот… Я этого не люблю. Сгинь!
У г р и к. Я не в рот смотрю… (Тихо, угрожающе.) Я смотрю… чем ты режешь хлеб!
Услышав слова Угрика, Шустек и повитуха тотчас же оказываются около Бродяги и останавливаются, пораженные.
Ш у с т е к. Охотничий нож…
П о в и т у х а. Ведь именно таким ножом… (Взволнованно, Марике.) Подойди сюда! Ты ведь говорила, что солдата убили… таким ножом?
М а р и к а. Да, охотничьим… Но больше я ничего не знаю… Он ужасно кричал… его пырнули прямо в спину!
Кроме аптекарши, которая не может оторваться от карт, все медленно приближаются к Бродяге. Тот невольно встает, поднимается на ступеньку выше, все еще продолжая жевать.
У г р и к (в тишине). Это что же… слу-чай-ность?
Б р о д я г а. У меня — нож, у тебя — бритва. (Спокойно.) Ну и что? Бритвой тоже можно зарезать человека.
У г р и к. Я ношу с собой не только бритву, но и мыло… щетку… ножницы… (Достает из кармана пиджака мешочек и высыпает из него на стол принадлежности для бритья.) Вот, пожалуйста, все при мне. Каждую минуту меня могут пригласить в богатый дом или к больному. Вот и вчера позвали… (Достает из кармана еще какие-то вещи.) Вот, пожалуйста, пудра… примочка… полотенце…
Б р о д я г а (нервно). Чего ему надо? (Машинально поднимается еще на одну ступеньку.) Он хочет сказать, что это я убил солдата? Убил… а теперь сижу… и режу этим ножом хлеб… у всех на виду… Так? (Угрику.) А этой примочкой ты лучше полечи себе мозги, а то они у тебя размякли!
Т о м к о (рассудительно). Пан Угрик, ведь это не единственный охотничий нож на свете.
У г р и к. Я ничего не утверждаю… я вообще ничего… Но только этого человека я не знаю. И никто из нас его не знает, никто. (Вскакивает на ступеньку.) Скажи, кто ты?
Бродяга жует и презрительно молчит.
П о в и т у х а. Он же сказал, что никто… (В смятении.) Но потом… потом он молился…
У г р и к. Да, молился… (Кричит.) Потому что он боится…
Б р о д я г а (тихо). Да, боюсь…
У г р и к. Боится, что…
Б р о д я г а. Боюсь, что сегодня утром мы все умрем!
У г р и к. Нет, это ты умрешь… Ты убил солдата! (Отрешенно.) На этом ноже должна быть кровь… Покажи… ну, покажи… Дай мне его!
Б р о д я г а. Не трогай, это мой нож. (Направляет острие против наскакивающего на него Угрика.) И потом, я еще не доел…