У г р и к. У меня нет ни заложенной виллы… ни детей. Но у меня есть жена… брат и сестры… и старушка мать. И меня кто-то ждет, и за меня кто-то боится. (Твердо.) Нет, нет… Само Угрик не должен погибнуть так нелепо… словно заяц, ослепленный светом фар!
Ш у с т е к. Тогда давайте… скажем… по возрасту…
О н д р е й (настороженно). Это как понять?
Ш у с т е к. Очень просто… чтобы, люди более старшего возраста, женатые, имеющие обязанности…
М а р и к а. Да и тем, кто помоложе, тоже не хочется умирать, пан доктор!
А п т е к а р ш а (Томко). Женщины, я полагаю, в расчет не принимаются!
Т о м к о. Ни в коем случае, уважаемая пани!
Ш у с т е к. Я не понимаю, почему бы именно женщин…
А п т е к а р ш а (обжигает его взглядом). У вас есть мать, пан доктор?
Ш у с т е к (лихорадочно). В таком случае… по общественной значимости!
М а р и к а. По чему?
Ш у с т е к. Каждый человек имеет свою определенную ценность… ведь люди не равны между собой… Равенства никогда не было… и не будет…
Б р о д я г а. Вы правы! (В сторону Угрика.) Если у человека, например, натура хорька или крысы… то и жизнь его стоит не больше, чем жизнь хорька или крысы.
У г р и к. А жизнь какого-то Никто? Какую она имеет цену? (Яростно, Бродяге.) Никакой… никакой!
О н д р е й (встает между ними). Давайте что-то решать, пан учитель! Уже четверть третьего.
Т о м к о. Я это предчувствовал. Один станет врагом другого, все пойдут друг против друга. (Устало.) Что же я могу сделать, сын мой?
С т а р и к (появляется откуда-то с заднего плана). Утро приближается, осталось совсем немного времени. В Евангелии сказано: «Ты первый в эту ночь, прежде чем пропоет петух, трижды отречешься от меня».
Т о м к о. Да, все будет именно так. Это уже началось… Мы предаем один другого, предаем самих себя…
Ш у с т е к (настойчиво). Наша жизнь все же имеет большую ценность, чем жизнь, например, та-кой женщины! (Показывает на Марику.) Собственно, это даже не женщина. Это особа, не пользующаяся ничьим уважением, это нуль… Даже детей рожать она неспособна.
М а р и к а. Неспособна? Кто это вам сказал?
Ш у с т е к (со знанием дела). При вашем… хм, образе жизни? Знаете, девушка, что такое сифилис? (Внушительно.) Провалится нос, сгниет тело, вы будете не говорить, а сипеть.
М а р и к а (в ярости). У вашего деда сифилис, а не у меня! Я здорова. И я хочу жить! Пусть даже без носа. Жизнь все равно что-нибудь да значит… если даже человек не говорит, а сипит…
А п т е к а р ш а (сухо). Да, в каждой профессии есть свой риск.
М а р и к а. Не бойтесь, уважаемая, нет у меня никакой болезни. А если бы была, то она была бы и у вас.
А п т е к а р ш а. У меня?
М а р и к а. Да, у вас! (Не в силах остановиться.) С тех пор как я купила микстуру от кашля… тогда я еще не знала, что пан аптекарь за микстуру берет не деньгами…
А п т е к а р ш а. Что… что такое? (Возмущенно.) Так говорить о моем муже, которого сейчас здесь нет… и он не может себя защитить! О человеке, которому пришлось скрываться от…
М а р и к а. Только от вас, от своей собственной жены! Весь город знает, что вы вышли замуж за аптеку! А в постели вы как… как живой труп!
А п т е к а р ш а (истерически). Ты… ты проститутка… ты бешеная сука… (Вся кипит.) Когда немцы уйдут, ты подохнешь с голоду! После войны тебе обреют голову… и будешь жрать помои, ты, клопиха!
М а р и к а. Что? Повторите еще раз, уважаемая! (Бросается к ней.) Это я-то сплю с немцами?
Б р о д я г а (удерживает ее). А разве нет?
М а р и к а (вырывается). Что я вам сделала? (Рыдает.) Почему… почему вы обо мне такое говорите?
Ш у с т е к. В любом случае… (Решительно.) После войны начнется новая жизнь… И таких женщин, как вы, девушка, больше не будет!
Б р о д я г а. Надеюсь, таких мужчин — тоже.
Ш у с т е к. Каких мужчин?
Б р о д я г а. Да таких, как вы. Таких трусов. Оставьте наконец ее в покое! (Сплевывает.) Не дай бог иметь дело с таким вот типом, который прячется под женскую юбку!
Ш у с т е к. Здесь нет ни женщин, ни мужчин. Здесь только заложники. И майору нужен один из нас. Один из десяти!
О н д р е й. Из девяти, пан доктор!