Т о м к о. Перестаньте! (Сердито.) Ради бога, о чем вы говорите?! Чего вы от него хотите?
О н д р е й. Ничего. Только чтобы старик сам пошел на смерть!
С т а р и к (с сожалением). Жаль, но я не могу… не могу… Отомстить должен отец. (Шустеку.) Если это сделают другие… то это будет убийство.
О н д р е й. Какое там убийство! Не смешите, дедушка! Они бы ничего не сделали… только обманули бы вас! (Его трясет как в лихорадке.) Просто им нужно подставить чью-то голову… любой ценой! Ах, как вы все мне противны… как омерзительны! (Неожиданно бросается бежать вверх по лестнице.)
Ф а н к а (в отчаянии). Ондрик!.. Ондрик!..
Б р о д я г а (хватает его на лестнице и крепко держит). Боже мой, этот парень действительно способен сделать такое…
О н д р е й (пытаясь вырваться, говорит лихорадочно-быстро). Да… да… пусть это буду я! Я никогда не думал, что люди такие… такие подлые!
Б р о д я г а (держит его еще крепче). Кому ты собираешься принести себя в жертву, чудак? Этим трусам… которые хуже баб?
О н д р е й. Пусти меня!.. (Вырывается, кричит.) Я ненавижу вас! Ненавижу этот подвал… весь мир… ваш жалкий фарисейский мир. Я не буду просить пана Фишла! Пусть убирается вместе со своим майором… зачем они сюда пришли… пусть убираются вон… вон… дайте нам жить!..
Ф а н к а (сквозь слезы). Я не знала, Ондрей… что ты такой… такой… (Бродяге.) Отпустите его, пожалуйста.
О н д р е й (спускается на ступеньку ниже. Весь сжался в комок и бормочет чуть слышно). Я… я хочу быть человеком… а не тряпкой!
Т о м к о (в тишину). Вы довели юношу до отчаяния… (Едва владея собой.) Мне стыдно за вас!
Ш у с т е к. А что мы?.. Разве нам легче?.. Жена… трое детей… По-вашему, это ничто? (Поднимает с пола еще одну помятую сигарету и трясущимися руками подносит к ней спичку.)
У г р и к. Без двадцати пяти три. (Набрасывается, на Томко.) Вы только поучаете, пан мой, а делать… ничего не желаете!
Т о м к о. Полтретьего? (Удрученно, бессильно.) Может быть, попросим еще час… на раздумье.
У г р и к. Думать… думать… Но зачем, зачем, черт побери?
Б р о д я г а. Вот именно! Думать уже ни к чему!
Т о м к о (стремительно). А вы-то знаете, что надо делать?
Б р о д я г а. Только одно. Не принимать предложения майора. Вот что надо!
У г р и к (с ненавистью). Чего это он опять… чего ему снова надо? Почему мы не должны принимать предложение майора?
Б р о д я г а. Потому что это мерзкое предложение. Вот почему!
Ш у с т е к. Мерзкое? Этот человек ненормальный! Ведь девять останутся в живых!
Б р о д я г а. И все девять станут убийцами! Что ж тут хорошего? (Глядя на Ондрея.) Этот парнишка… Если бы мы допустили, чтобы он поднялся по лестнице, мы все стали бы…
Ш у с т е к (не выдерживает). Но утром… утром отпустили бы девятерых!
Б р о д я г а. Девять его убийц… Девятеро убийц получают свободу! А что потом, пан доктор? Потом вы могли бы спокойно жить? Вот так… за чужой счет?..
Тишина.
Т о м к о (усталым голосом). Он прав… И все мы это хорошо понимаем.
Б р о д я г а. А тот, кто отдаст себя в их руки… Знаете, что его ждет?
У г р и к (замирает). Побои?.. Пытки?
О н д р е й. Не может быть. Ведь он согласился пойти на смерть добровольно. Что же с ним еще могут сделать?
Б р о д я г а. Не знаю что… Но знаю, что они способны на все! И ты никогда не додумаешься, что они могут сделать… (Протягивает вперед руки и раскрывает ладони.) Эти черные точки — от сигарет. Они спутали мои ладони с пепельницей. Наверное, испытывали, проверяли, вынесет ли такое наша раса…
О н д р е й. Вы вынесли… Может, выдержу и я… (Тихо.) Я готов ко всему.
Ф а н к а. Ондрей, ради бога…
Б р о д я г а. Не плачь, девочка… Он сам не знает, что говорит… Этого добровольца, повесят… публично, на страх всем. Дни и ночи будет висеть на площади… почерневший, с вывалившимся, распухшим языком… (Грустно.) И на это ты готов пойти, парень? Кто же возьмет на себя такое?
Т о м к о. Молчите! Никто!
Ш у с т е к. Никто! Никто! Мы все такие добрые… ах, какие мы все добрые! А что дальше? Куда нам деваться с этой нашей до-бро-той? (Стучит по часам и кричит.) Фишл явится точно в назначенный час! Что мы ему скажем?