Матуш, стреляя, перебежками продвигается по улице от дома к дому.
В азарте боя он даже не заметил, что оказался у родного двора.
Окна в горнице выбиты.
Из дома доносится душераздирающий плач.
Матуш, вздрогнув, стреляет еще раз…
И, пнув ногой калитку, влетает во двор.
Ребенок, оставленный без присмотра, напуганный стрельбой, задыхается от слез.
Случайная пуля разбила окно, пол вокруг колыбели усыпан осколками стекла.
Матуш врывается в комнату, одним прыжком преодолевает расстояние до колыбели; стекло скрипит под его ботинками.
На одеяльце — тоже осколки. Матуш осторожно вынимает ребенка из колыбели — в страхе, не случилось ли с ним чего. Но никаких следов крови нет, а сын Матуша заходится так, словно с него сдирают кожу.
Из деревни доносятся последние одиночные выстрелы — и вдруг наступает тишина, нарушаемая лишь этим отчаянным детским криком.
Матуш беспомощен: он неуклюже качает сына, трясет его, бегает по дому, призывает на помощь:
— Анка!.. Мама! Да где вы, господи?!
Тишина в доме беспокоит его.
Он вбегает в горницу, укладывает плачущего ребенка в колыбель.
Лишь теперь он обнаруживает соску на ленточке, привязанную к шейке ребенка, и наконец делает самую простую вещь, которую надо было сделать сразу.
Покрасневшее от плача детское личико успокаивается и проясняется.
Матуш выбегает из сеней, в руках у него — винтовка.
И застывает на месте: от ворот приближается дед, за ним Зузка с матерью, а сзади — отец.
На руках у отца — недвижимое тело Анки.
Лицо Анки прикрыто окровавленным платком; она без сознания или уже мертва.
Дед снимает шапку.
— Коли такова божья воля… пусть хоть дома умрет.
Матуш берет ее из рук отца.
— Анка… — шепчет он потрясенно.
Зузка плачет.
— Я виновата… Она меня спасти хотела, бедняжка…
С женой на руках Матуш входит в дом.
Так переносят через порог молодую.
Густой черный дым вздымается над деревней — это догорает немецкая машина.
Всюду видны следы боя: разбитые машины, поврежденные стены, поваленные заборы, в кювете — перевернувшийся мотоцикл.
Но люди, хотя они еще во власти пережитого страха, начинают выходить: оглядывая дворы, дома, прикидывают размеры нанесенного им ущерба.
Двое партизан (один из них — Винцо Пирш) ведут по деревне пленного эсэсовца, которому не удалось удрать из Яворья.
За ними — на почтительном расстоянии — следует кучка ребятишек.
А перед лавкой шумно, толкучка: здесь и партизаны и деревенские — смех, улыбки, объятия; женщины утирают слезы.
И конечно, не обошлось без выпивки.
Корчмарь протягивает бутылки прямо через разбитое пулями окно, и они идут по кругу…
Яворье празднует первые минуты свободы.
Где-то заиграла гармошка, разносится песня о Чапаеве.
На лестнице-стремянке стоит мужчина с кистью в руке, он начинает писать на фасаде лавки, изрешеченном пулями, первую букву — огромную черную букву С.
Во дворе за лавкой стоит пленный немец — без оружия, вид у него кроткий и беспомощный.
Вокруг — кольцо зрителей, взрослых и детей; ребята постарше пугают младших, толкая их к эсэсовцу.
Винцо Пирш хмурится: то, что он должен охранять немца, ему совсем не по душе, он слышит песню и завидует тем, кто веселится около лавки.
— Возьми-ка пилотку у этого Адольфа, — вдруг приказывает он одному из мальчишек.
Тот колеблется.
— А зачем?
— Увидишь. Ну, не бойся!
Мальчик, осмелев, подходит к пленному и срывает с него пилотку; на ней эмблема — череп и скрещенные кости.
Лицо немца кажется застывшим.
— А теперь подбрось ее.
Пилотка летит вверх.
В самой высшей точке ее прошивает короткая очередь автомата Пирша.
Простреленная пилотка падает в пыль.
— Ну, что ж, пусть немного проветрится его эсэсовская башка, — говорит Пирш, обращаясь к своим зрителям. — Подай ее ему, — говорит он парнишке.
Зрители — и большие и маленькие — довольны неожиданным представлением.
Только немец недоволен — он зло вырывает пилотку из рук парнишки.
— Что, Адольф, не нравится? — проворчал Пирш. — Ну тогда еще раз. Бросай сам.
Жестом он поясняет приказ, чтоб немец подбросил пилотку сам. Пленный понял.
Но не подбрасывает — он даже не шелохнулся.
Зрители зашевелились, развлекаясь продолжением представления.
— Ты что, не слышал? — прикрикнул Пирш.