— Я священник.
— Знаю, господин капеллан, немецкий священник. Вашему церковному начальству вряд ли понравится подобная нерешительность.
— Господин полицмейстер, — говорит капеллан Рогалла, — скажите мне, пожалуйста, открыто и ясно, чего вы от меня хотите. А я тогда подумаю.
— Подумаете? — рычит Бирфакер. Опять он дал маху. Пожалуй, он давеча поторопился. — Итак, господин капеллан, нам нужно ваше показание. Оно затребовано бризенским окружным судом для судебного разбирательства. Согласны вы дать присягу в том, что этот цыган…
— Мне кажется, этот вопрос не в вашей компетенции, господин, как бишь вас?
— Бирфакер, здешний полицмейстер, и вы меня явно не поняли. Разумеется, я не уполномочен требовать от вас присяги, это сделают другие. Я спрашиваю, встречали ли вы здесь, в Штрасбурге, в указанное время бродячего цыгана, именуемого Хабеданком? Но только прошу без виляний, нас устроит только ясный, недвусмысленный ответ.
Рогалла опять задумался. Он стоял и думал. И спустя некоторое время сказал:
— За день до пожара, если исходить из этой даты, он еще был здесь. Я видел его в Штрасбурге вечером, часов примерно в восемь. С ним был пожилой человек, собственно, даже постарше. Кроме того, как мне сейчас вспомнилось, я видел его и до погребения, в «Немецком доме».
— До — меня не интересует, — оборвал его Бирфакер.
Итак, на желаемый ответ в желаемой форме рассчитывать не приходится. Надо будет поближе заняться этой духовной особой, решает Бирфакер.
— Отлично, стало быть, в день пожара, согласно вашему показанию, Хабеданка уже в городе не было?
— Этого я не могу утверждать, — возражает Рогалла, — трудно себе представить, что оба старика в ту же самую ночь снялись с места — единственно для того, чтобы поджечь какую-то халупу.
Он говорит «халупа», этот священник, видно, он и в самом деле из здешних. Но не мешает лишний раз его одернуть.
— Ваши шутки неуместны, у меня свои соображения, и я позволил себе пояснить вам, как нам надлежит смотреть на это происшествие в целом.
И после короткой паузы:
— Я прикажу зафиксировать ваше показание в письменной форме. А вы будьте добры подтвердить его собственноручной подписью. Шиманский!
И вот оно, скрепленное собственноручной подписью, показание капеллана Рогаллы (коему преподан урок насчет истинно немецкого поведения, а также предложено поостеречься на будущее и коего еще, возможно, ждет проборка от своего начальства): Хабеданк за день до пожара в восемь часов вечера находился в Штрасбурге. А больше ничего.
— В один ли день и в одну ночь — или наоборот — он добрался до Неймюля, об этом мне ничего неизвестно, равно как неизвестно и вам, это решаем не мы с вами. — Короткий поклон. Бирфакер отворяет дверь в темную прихожую и зовет: — Шиманский! — И, оставляя без внимания короткий кивок, с которым капеллан Рогалла покидает это присутственное место, снова кричит: — Шиманский!
Входит Шиманский.
— Отослать по адресу: Бризен, окружной суд.
Итак, показание отсылают. На это потребуется время. Пакет из Штрасбурга следует в Бризен. Полицейская корреспонденция идет побыстрее, чем судебная, — распоряжение почтового управления в Мариенвердере.
У Хабеданка уже десятидневная отсидка за спиной, когда он предстает пред очи Небенцаля.
— Скажи, пожалуйста, так это ты? — ласково встречает его Небенцаль. — Можешь спокойно сесть.
— Ничего я не знаю, — говорит Хабеданк.
— Ну конечно, не знаешь, зато мы знаем. Подумаешь, важность, сгорела старая лачуга, и по этому случаю такой переполох!
— Но меня за что в каталажку? — спрашивает Хабеданк.
— Знаешь что, — говорит Небенцаль, — лучше уж сознайся, ведь это ты ее спалил.
И так как Хабеданк мгновенно воздел обе руки к небу: «Как бог свят, ни сном ни духом!» — то он спокойно продолжает:
— Небось ежа захотел испечь, да как-нибудь и заронил.
Чтобы испечь ежа — на случай кто не знает, — надо обмазать его глиной. Глиняный шар бросают в огонь, и, когда он затвердеет и потрескается, его достают и снимают корку, а вместе с коркой снимутся кожа и иглы. И стало быть, еж до полной готовности истушился в собственном соку. Но сперва его надо выпотрошить. При желании можно начинить картофелем.
— Никакого ежа я не пек, — отвечает Хабеданк. — Я как пришел из Штрасбурга вместе с Вайжмантелем, так Пильховой хибары уже и в помине не было, а только один Кроликовский.
— Ты, значит, из Штрасбурга прикатил? Небось на паре?
— Немного нас подвезли, да только самую малость, а больше попутных телег не было.