БАХ
Городская свирель —
сей муж своенравный, со шпагой,
как с мелодией сентиментальной
(и представьте себе,
человек деловой, с головой),
детской радости полный
там, где плещет волна, там, где время
как живая вода.
Оттого с ним и дружат
и нагой Иордан,
и беременный небом
Евфрат.
Нет, ему не забыть
биенье залива морского
и того, кто незримо
ступал за огнем уходящим,
окликая планеты,
задыхаясь в древней тоске[8].
И порой, то ли в Кётене,
где блещет придворная музыка,
то ли в Лейпциге
(роскошь бюргеров, великолепье) —
приближается звук,
возникает то самое — вновь.
Под конец
он не слышит уже
ликованья вешнего Троицы
в трубном пении меди
(до которой — 16 футов).
Только юные флейты
бегут перед ним, танцуя,
когда он, утомленный,
нотные бросив тетради,
покидает свой дом старомодный,
чуя ветер летучий, уже
не узнавая земли.
ВРЕМЯ ЩУК
Корни,
ясеня корни,
держите меня,
я — камень в прожилках,
я падаю камнем
из земного пространства,
задетый ласточкиным крылом.
Ласточка, белогрудка, лети
по туманной тропе.
Я выхватил
горькую щуку со дна,
о камень ударил ее.
Пока не поблекла зелень,
репейником
я останавливал кровь.
Скорей уноси меня,
лодка.
Высота посветлела.
Дерево птичьих криков
раскрывает глаза.
ПОЛНОЧЬ В ДЕРЕВНЕ
В распахнутом небе
тяжелым шагом
бредет через тени Сатурн
и свистит своим лунам.
Из провалившейся крыши
был бы он виден, но только
дом, переполненный сном,
словно лесом,
ворочается во сне,
и над дымом его и дыханьем
распахнуты крылья дремлющих птиц.
Пусть не спугнут наших снов
сны чужие и не услышим
гомона звезд и всех
шорохов тьмы, пусть только
кровь шелестит, восходя, упадая,
под сердцем краснокаемной
черновато-синей листвой.
Утром можешь
дым и пепел высыпать в небо
пред грядущим все ближе
шагом Сатурна.
ВОЛЖСКИЕ ГОРОДА
Прочерк стены.
Башни. Берег уступом. Когда-то
рухнул бревенчатый мост. Вдаль уводили
огнища татар. С бородой клочками
бродячий монах среди ночи
учить приходил. И зори
взрывались одна за другой, кровью
окрашивалась вода.
Обойди вокруг камня.
Здесь в стеклянный полдень
пред народом простер
Минин руку свою. Крик
крепчал над рекою — причалил
Стенька Разин. Выходили на берег —
прибрежные травы по грудь —
казаки из Сибири, леса их
шли за ними вослед.
Здесь
услышал я весть,
возвещенную человеком:
войди в свой дом
сквозь замурованный вход
и отвори окно
для прибоя света.
ТВОИМ ГОЛОСОМ
Твоим голосом
до ночи
говорит куст ивняка, огни
летят вкруг него.
Водяной цветок в вышине
во мраке плывет.
Своими зверями
дышит река.