— Старая ведьма, — говорит Шипорайт, — этому камню место на кладбище.
А что будет с коровами?
Такой сегодня день. Серый и грязно-желтый. Как талый лед. Когда он трескается, осколки кажутся белыми, потому что из трещин проступает вода, совсем черная. Такой уж день. И все мокро от грозы, которая благополучно добралась от моста до деревни и тут-то и лопнула, туда-сюда, а несколько ударов прямо в реку, потом полил проливной дождь и лил до пяти утра. Небо потоками извергало воду, но так и не отмыло себя до блеска, ни себя, ни день, ни даже опушку леса за деревней, ни Стасулова сада, ни кустов ежевики у реки.
— Не хочу я на это смотреть, — говорит Шипорайт.
— Да иди же, я тебе покажу.
В горнице Шипорайт говорит: «Могла бы ставни открыть». Но старуха тянет его к горшку со спиртом. Он полон до краев и крест-накрест перетянут веревками, к которым под самые головы привязаны змеи, головы торчат над краями горшка.
Гадюки — видно по зигзагам на коже.
— Еще четыре дня, — говорит Лина Варзус.
Это Шипорайт и сам знает: змеи станут совсем светлыми. Шесть недель мокнут они в спирту, и весь яд выпотел из них. Потом их зароют. А спирт разбрызгают в хлеву, несколько коров падут, несколько поднимутся, и мор будет позади. Когда-нибудь он вернется снова. Так обстоит дело с коровами. А как же с красным камнем?
На него надо поставить спирт. И дать ему постоять немного.
Но ведь камень этот — крест?
Да, конечно, крест, хотя и не очень четкий. Немало пришлось помучиться с этим камнем. И цвет, где еще здесь есть красные камни?
Каменный чурбан Густа тоже красный. Он стоит на дороге в Зомерау, большой, стесанный спереди камень, на нем выбито несколько черточек, нос, рот и пупок, а туловище обозначено кругом. Языческий камень. Он сохранился с давних времен. Шипорайт знает.
А этот камень, этот крест?
Про него мы все знаем. Он с кладбища.
— И я отнесу его туда обратно, — говорит Шипорайт. — И ну вас всех…
— Еще четыре дня, — говорит Лина Варзус.
Шипорайт отправляется на своей телеге домой, у него тоже полегли коровы. Ладно, пусть еще четыре дня.
— Дашь ты или нет? — говорит Вибернайт.
— Еще только четыре денечка, — говорит Лина Варзус.
— Я не хочу, чтоб у меня пал весь скот, — говорит Вибернайт.
— Еще хоть три денечка, — говорит Лина Варзус. — Надо подождать.
— Как бы не так, — говорит Вибернайт спокойно — и к горшку, и срывает веревки.
— Вибернайт!
— Старая ведьма, — кричит Вибернайт, стряхивает женщину и отталкивает ее к печке. Там она остается лежать.
— Вибернайт, не надо! Еще три денечка.
Лина Варзус приподымается. Проклятый пес. Она сидит на корточках там, где упала. Вибернайт выскакивает наружу с горшком. А камень лежит еще перед дверью. Пусть у них ничего не выйдет, пусть все передохнут. Пес проклятый.
Так сидит старуха до самого вечера. Волосы свесились на лоб, на глаза. Поет про себя, бормочет что-то вполголоса. Потом отползает в сторону, подымается на колени, опирается на руки, встает. Она знает: они идут теперь в хлев, Вибернайты, сначала к задней стене, останавливаются, потом поворачиваются и идут обратно, пес проклятый держит горшок, кропят сосновой веткой слева направо и справа налево, медленно, спокойно, еще раз, еще. Но словечек, боже мой, словечек они не знают, а без словечек ничего не получится.
Может, они привели Ауктунсову бабку, да что она умеет. Заговор от рожи или от бородавок, а этих словечек не знает.
Тех, которые Лина Варзус говорит здесь про себя. В своей горнице, где сейчас темно.
Она делает несколько шагов к одной стене, к другой, взмахивает руками, говорит. Теперь все. Она крепко завязывает платок под подбородком и выходит из дому. Стоит на камне. Возвращается обратно, садится на стул.
— Больше я этого не буду делать, больше не буду. — Она качает головой не очень решительно, не очень быстро и начинает петь:
Больше я не буду этого делать. Грех, грех. Он падет на меня пред отцом небесным.
Камень все еще лежит перед дверью.
Этой ночью небо совсем ясное. Над просекой за домиком Лины Варзус надолго задержались две звезды и не идут дальше. Отец небесный может, если ему вздумается, поглядеть вниз или прислушаться к голосу сыча, что кричит на первой сосне на краю просеки.
Через просеку мимо березовых пней по песку тащит старуха камень, мается с ним, шаг за шагом, вздыхает, прислоняется к нему. «Я просто отдыхаю».