Давным-давно здесь брел
лесистым склоном Орфей.
В древесных дебрях
и поныне
слышен его стон.
Ах, поющего дурачила
земля. Из глуби вод,
из пропастей его звала,
манила Эвридика. И мы,
сгибаясь,
ее разыскиваем в пыльных
травах, пока не разразится
гневным ливнем год.
ЛИТОВСКИЙ КОЛОДЕЦ
Шагаю сквозь песок. Над ивой —
небо.
Колодезный журавль, взлетай.
Пои меня землей.
Жаворонка голос в небесах.
На песню выше ястреба певец.
Сеятель заслушался тебя,
а жнец уже забыл.
Глядишь на вспаханный простор.
Там ветра свист, движение возов,
явись, творящая добро,
пои и пой до побеленья губ.
ПАМЯТИ РЫБАКА
Навечно
сорочьим пером
белый твой лик
вписан в лесные тени.
Громко прибрежный ветер,
донную рыбу дразня, вопрошает:
кто расставляет мне сеть?
Никто. Серой пичугой
ерш проплывает сквозь невод,
строит гнездо для потомков.
Над щучьей пастью глубин —
фонарь,
поплавок.
А кто мне дно просмолит,
умоляет челнок, кто мне
слово промолвит? Кошка
около свай блуждает,
кто окуня бросит ей?
Да, мы уже тебя позабыли.
Только ветер помнит еще.
И старая щука
не верит. На склоне
долгий кошачий вопль:
рушится небо!
НОЧЬ В ДЕРЕВНЕ
Во тьме,
когда последний
ворота затворяет
и прислоняет к небу,
к каменному фризу,
переступают лошади, храпят,
над ними тени, острый блеск,
негреющий огонь, юлой
скользящий вниз.
Безлунно время.
Уснул последний. Стучатся
в стену ветви, приди скорее,
ветер, в горле, в глубине
невнятный говорок: кошкой
облако урчит, скликающей
слепых котят, а темнота
все глубже загоняет в дом.
Пусть кто-то у окна,
а кто-то в круглой шляпе,
в лесах плутая, слушает
собачий лай в ему
невидимой дали. Деревья,
реки, берега заиндевели густо.
Клетка птицы, горестная
арфа, звенит — крылья
бьются о решетку. Мгла,
собери, втяни в себя
по каплям соль,
по каплям
свет.
САРМАТСКАЯ РАВНИНА
В душе
мгла до краев. Поздно —
вспороты жилы дня.
Синева…
Равнина поет.
Кто
повторит ее песню,
прикованную к прибрежью,
ее зыбкую песню:
море после штормов —
ее песня.
Но
они внемлют тебе,
вслушиваются, города,
старинные, тихо звучащие
вдоль берегов. Ветры
твои, словно песком,
города
заметают дурманом.
И
деревни твои
у тебя на груди зеленеют.
Все в прожилках дорог.
На пожарищах лета —
слез размолотое стекло,
пепла следы.
Мягко ступает стадо,
дыша предвечерьем.
Свистом
его мальчуган погоняет.
Из-за плетня
старуха
кричит ему вслед.
Равнина.
Сон необъятный.
Необъятный от сновидений.
Распахнуто небо твое,
под куполом
жаворонков голоса.
Вдоль бедер твоих
струятся потоки.
Всюду влажные тени
лесов и просветы полей,
где дорогами птиц
на далекой заре
отшагали
народы
свое бесконечное время,
которое ты охраняешь
во тьме.
Я вижу тебя,
тяжелая красота
безликой глиняной головы,
— Иштар тебя звали или как-то иначе? —
найденной в топи болот.