Зарубежная поэзия
Из болгарской поэзии
Пенчо Славейков (1866–1912)
«Тихими слезами плачет ночь…»
Тихими слезами плачет ночь,
с горьким горем свыкнуться невмочь, —
белый день о ней не вспоминает,
белый день о ночи знать не знает,
знать не хочет — отчего она
вечною тоской омрачена.
А когда заря заблещет снова, —
сколько в травах бисера ночного,
слез ночных, и в каждую росинку,
в каждую горючую слезинку
поглядится день с улыбкой ясной
и пройдет — беспечный, безучастный…
«Желтые, сухие листья…»
Желтые, сухие листья
сбросил наземь вихрь осенний.
По сухой листве брожу
средь лесов, лишенных тени.
Шепот облетевших листьев
средь лесов, лишенных тени,
я пойму, когда меня
сбросит наземь вихрь осенний.
«И во сне и наяву…»
И во сне и наяву
ты манишь меня —
как чарующая ночь,
как сиянье дня.
Я о ночи грежу днем,
мучусь наяву,
а в ночи — лучистый день
я сквозь сон зову.
Пейо Яворов (1878–1914)
Осенние мотивы
I
Холодный ветер мчался в гневе,
качал и гнул деревья,
сухие листья сбросил с веток
и расшвырял их напоследок.
Холодный ветер гнул деревья,
гнал листья в даль кочевья.
В нагих ветвях, в тоске глубокой
стволы чернеют одиноко…
II
Днем — туман, как привиденье.
Ночь нисходит тьмой густой.
Тучи тащатся, как тени,
поднебесной высотой.
Всей природой дух мертвящий
завладел как немота.
В сердце холод леденящий,
безнадежность, пустота…
III
Рвался ветер листья выместь
и расчистить небосвод,
обнажив необозримость
темно-голубых высот.
Звезды скорбно вниз глядели,
землю опознать страшась:
на ее продрогшем теле
нищенских лохмотьев грязь.
IV
Немая полночь тьмы темней —
ни проблеска, ни звука в ней,
и небо где-то близко-близко
к земле спустилось низко-низко.
Пугает душу тишина,
плутает мысль, ослеплена…
Хотя бы луч звезды единой,
хотя бы хриплый крик совиный!
V
Кружился ветер что есть силы,
метель немолчно голосила,
звуча иначе каждый миг:
то забормочет, утешая,
то захохочет, угрожая,
швыряя в небо гневный крик.
Нет, не буран в смятенье диком
так надрывает горло криком!
Ночная плачущая жуть
мне чудится людским рыданьем, —
весь мир, истерзанный страданьем,
взывает, напрягая грудь.
Ты не виновна
Я из иных миров… Нет, не виновна ты,
дитя тщеты земной, земной слепой мечты, —
ты не виновна в том, что мне потребен был
не чад страстей, а дух, прозрачный, как берилл.
Я от тебя хотел, чтоб зеркалом ты стала
всех тайн души моей, всех одиноких дней,
и облик даровала, и жизнь наколдовала
мечтаниям моим, из бронзы отлитым.
Нет, не виновна ты, — я из иных миров;
не внидет чад земной в мой поднебесный кров.
Что можешь сделать ты для снежных снов моих,
для одиноких дум, для бдений ледяных!
Что можешь ты, не став той арфой яснозвучной,
рыдающей в тиши о таинствах души, —
той арфой яснозвучной, с душою неразлучной,
ловящей каждый звук и радостей и мук.
Николай Лилиев (1885–1960)
«Тихим весенним дождем…»
Тихим весенним дождем
кровля моя зазвенела.
С тихим весенним дождем
столько надежд засветлело!
С тихим весенним дождем
тихо земля оживает,
с тихим весенним дождем
сказке весенней внимает.
С тихим весенним дождем
радость блеснула несмело;
с тихим весенним дождем
столько мечтаний истлело!
«Воспоминания…»
Воспоминания
птицей ночной
в темном безвестье
крýжат за гранью
жизни земной.
Грустная песня
тенью метнется;
осенью сирой
вспыхнет, воскреснет — и
вновь оборвется.
Скорбная лира —
стон мой ночной —
изгнан из мира,
не отзовется
в жизни земной.
Атанас Далчев (1904–1978)
Окно
Это зимнее наше окно,
но как будто иное, не прежнее:
где дома, где дорога проезжая?..
В снежный лес превратилось оно.
Там проходит тропинкой запутанной
малый братик мой и сестра.
В чаще белого серебра
непонятно — куда идут они?