Как-то после работы я сел на трамвай, который шел по другим улицам, гораздо более шумным и многолюдным. Здесь я тоже увидел, как на перекрестке внезапно задержался весь транспорт, пережидая, пока тележка, развозившая белье и лениво катившаяся на своих огромных колесах с длинными спицами, не переедет улицу. Я заглянул в один из боковых переулков, там, примостившись у края тротуара, стоял мул, а мужчина в соломенной шляпе снимал с тележки пакеты с бельем.
В тот день я возвращался домой кружным путем, и по каким бы улицам я ни шел, мне все время попадались тележки прачек. Я чувствовал, что для жителей города это было вроде праздника — все были счастливы избавиться от белья, прокопченного дымом, и хоть ненадолго почувствовать на себе свежевыстиранное полотно.
В следующий понедельник мне захотелось пройти за прачками, чтобы узнать, куда они уезжают, сдав чистое белье и забрав грязное. Некоторое время я шел наудачу то за одной тележкой, то за другой, пока вдруг не понял, что все они в конце концов движутся в определенном направлении, к одним и тем же улицам. Встречаясь на этих улицах, они выстраивались в колонну, возчики степенно здоровались и перекидывались спокойными шутками. Я продолжал идти за ними, иногда надолго теряя их из виду, пока окончательно не выбился из сил. Но прежде чем вернуться восвояси, я убедился, что существует целый поселок прачек — все они были из предместья, именуемого Барка Бертулла.
Туда-то я и двинулся как-то вечером. Миновав мост через речку, я сразу оказался чуть ли не в деревне. Правда, вдоль проезжей дороги еще тянулись ряды домов, но за ними все было зелено. Никакого намека на прачечную. Там и сям на берегах каналов, перегороженных запрудами, виднелись тенистые виноградные навесы сельских кабачков. Я зашагал дальше, все время смотря по сторонам, заглядывая за решетчатые заборчики дворов, просматривая каждую тропинку. Постепенно дома исчезли, и за дорогой побежали ряды тополей, отмечавшие берега прорытых на каждом шагу каналов. А вдалеке, за тополями, я увидел луговину, словно плывущую под белыми парусами, — там висело белье.
Я пошел по тропинке. Во всю ширину раскинувшихся по обе стороны полянок, на высоте человеческого роста были натянуты веревки, и на этих веревках непрерывными рядами висели простыни и пододеяльники всего города, еще сырые и бесформенные, неотличимо одинаковые, все в мелких морщинках, которые образовывались на материи от теплых лучей солнца. Вокруг, куда ни глянь, тянулись длинные белые коридоры белья. (Некоторые поляны были голыми, но их тоже разлиновывали параллельные нити веревок, и от этого они казались виноградниками, лишенными лоз.)
Я бродил между полями, белевшими развешанным бельем, как вдруг меня заставил обернуться взрыв смеха. На берегу одного из каналов, у запруды, возвышался настил, и оттуда, высоко над моей головой, выглядывали красные лица прачек — молодых девушек и толстых старух в платках, там раздавался смех, звенели голоса, пестрели разноцветные платья, мелькали закатанные выше локтей рукава, прыгали груди под кофточками у молодых, в хлопьях мыльной пены ходили взад и вперед округлые руки, ловко подхватывались на согнутые локти скрученные жгуты отжатого белья. Тут и там среди вереницы женщин мужчины в соломенных шляпах выгружали из корзин белье, складывая его отдельными кучами, или наравне с прачками орудовали квадратными кусками марсельского мыла и били деревянными вальками.
Теперь я увидел все, что хотел видеть. Что мне было сказать и к чему соваться не в свое дело? Я пошел назад. По краю дороги торчали жиденькие пучки травы, и я старался ступать по ней, чтобы не запылить ботинок и быть подальше от проезжавших грузовиков. Я провожал глазами ручейки проточной воды, которые мелькали между лугами, живыми изгородями и тополями, глядел на низкие строения с вывеской: «Паровая прачечная. Прачечный кооператив Барка Бертулла», на лужайки, по которым, словно во время сбора винограда, ходили женщины с корзинами и снимали с веревок высохшее белье, на озаренную солнцем деревенскую зелень, проглядывавшую между белыми рядами простынь, и на воду, что сбегала вниз, вздуваясь голубоватыми пузырями. Это было не бог весть что, но мне, не искавшему ничего, кроме образов, которые запечатлелись бы у меня в глазах, довольно было и этого.
ПО ПУТИ В ШТАБ
(рассказ, перевод А. Короткова)
Лес был редкий, почти совсем выгоревший, серый от обгорелых стволов, ржавый от сухой хвои. Петляя между деревьями, шли под уклон двое. Один вооруженный, другой без оружия.
— В штаб, — говорил тот, что был вооружен. — Мы идем в штаб. Примерно через полчасика доберемся.
— А потом?
— Что потом?
— Я говорю, потом-то меня отпустят? — пояснил безоружный.
Когда провожатый отвечал ему, он вслушивался в каждое слово, в каждый звук, словно желая уловить в его голосе нотку фальши.
— Конечно, отпустят, — ответил вооруженный. — Я передам документы в батальон, там отметят в списках, и можете отправляться домой.
Безоружный покачал головой. Он был пессимистом.
— О! Это долгая история, ясное дело, долгая, — сказал он, как видно, только для того, чтобы заставить собеседника еще раз повторить: «Да нет же, вас сразу отпустят, вот увидите». — А я-то рассчитывал, — продолжал безоружный, — я-то рассчитывал к вечеру уже дома быть. Видно, надо набраться терпения…
— Поспеете! Говорю вам, поспеете, — убежденно проговорил вооруженный. — Составить протокол — дело недолгое. Составят и сейчас же отпустят. Самое главное, чтобы вас вычеркнули из списка осведомителей.
— А у вас есть список осведомителей?
— Конечно, есть. Все до единого доносчики на учете. И мы их одного за другим вылавливаем.
— И что же, там и мое имя стоит?
— В том-то и дело! Ваше имя там тоже значилось. Теперь самое главное, чтобы вас вычеркнули, иначе наверняка еще раз задержат.
— А! Ну, в таком случае мне и вправду нужно сходить в штаб. Я им там все объясню…
— Для этого мы и идем. Надо, чтобы они сами посмотрели, проверили.
— Но теперь-то, — перебил его безоружный, — теперь-то вы знаете, что я на вашей стороне и никаким доносчиком никогда не был?
— Ну, конечно. Теперь знаем. Теперь вам нечего беспокоиться.
Безоружный кивнул головой и огляделся по сторонам. Они шли по большой поляне, заваленной сушняком. Кое-где торчали тощие, убитые огнем сосны и лиственницы. Одно время они было сбились с тропинки, но вскоре снова нашли ее. Казалось, они бредут через лес наугад, блуждая между редкими стволами сосен. Безоружный не узнавал этих мест: вечер подступал вместе с узкими языками тумана, и лес внизу казался гуще в наступивших сумерках.
Когда они сходили с тропинки, он беспокойно оглядывался. Один раз, решив, что его провожатый начал плутать, он попробовал свернуть правее, где, по его мнению, должна была проходить тропинка, и тот, как бы невзначай, тоже пошел направо. Но если безоружный снова покорно следовал за своим провожатым, тот шел вправо или влево в зависимости от того, где легче было идти.
Наконец он решился и спросил напрямик:
— Да где же он, наконец, этот ваш штаб?
— А там, куда мы идем, — ответил вооруженный. — Скоро сами увидите где.
— Но хотя бы в каком он месте, в каком примерно районе?
— Как вам сказать? — отозвался вооруженный. — Командование ведь не сообщает, что находится в таком-то месте, в таком-то районе. Ну, а где командование, там и штаб. Понятно?
Да, безоружному было понятно. Он был не дурак. Но он все-таки спросил:
— И что же, туда и дороги никакой нет?
— Дорога? — ответил его провожатый. — Дороги всегда куда-нибудь ведут. Сами знаете, к штабу по дорогам не ходят.
Да, безоружный это знал, он был не дурак, он был человек хитрый. Поэтому он спросил:
— И часто вам приходится ходить в штаб?
— Частенько, — ответил вооруженный. — Да, часто хожу.