Николай Федорович Григорьев. Избранное
ПОВЕСТИ
РАССКАЗЫ
Ленинград
Детская литература
1986
Рисунки и оформление
Н. ЛЯМИНА
ИЛЬЯ НИКОЛАЕВИЧ
Повесть
Окончивший Казанский университет Ульянов Илья Николаевич не был
допущен к преподаванию физики в средних учебных заведениях. Кандидат
физико-математических наук - и вдруг такой пассаж... Ошеломленный
молодой человек - ему не исполнилось еще и 24-х - не сразу понял, что
экзамен на учителя не выдержан и что ему предлагают выйти.
Спохватившись, он покраснел мучительно, словно огонь опалил лицо, и на
цыпочках, стыдясь самого себя, поспешил из паркетного зала, где за
зеленым сукном заседал испытательный при университете комитет.
Каждый, кто, окончив университет, изъявлял намерение посвятить
себя педагогической деятельности, приглашается в этот комитет, где был
обязан перед лицом профессоров, но как бы в классе школьникам,
преподать так называемый пробный урок по избранной специальности. В
результате комитет устанавливал, способен ли искатель быть учителем (с
точки зрения правительственных указаний, разумеется).
Провалился!.. В жизни не случалось с ним такого!.. Будто дикий
зазубренный камень, процарапав мозг, скатилось на язык это
отвратительное слово: "Провалился".
- Физика... - твердил, едва сдерживая слезы, молодой человек. -
Физика, предмет любимый, какой же я свинья перед тобой!..
Но пора было и к выходу. И тут новый приступ возмущения - только
уже не собой, а комитетом - охватил его.
- Это же двуличие - так поступать! - кипел он, обращаясь к
холодным сводам. - Ведь я тот же, и комитет тот же, а по математике
допускают, по физике - нет?..
Медленно, в тягостном раздумье спускался Ульянов по чугунным
ступеням, и последняя из них от его шага прогудела, послышалось ему,
особенно угрюмо.
Потом он сидел на скамейке в садике. Скамья была в снегу, но он
лишь машинально, кое-как очистил место и сел в снег. Лениво забрезжила
мысль: "А не удовольствоваться ли преподаванием математики?.. Спокойно
поеду в Пензу, где открылась вакансия в Дворянском институте. Стоит ли
из-за физики с протестом ломиться в комитет?.. Это значит опять
проедаться здесь, в Казани, - когда-то протест уважат! А может ведь
случиться - не уважат вовсе..."
И заколебался Илья Николаевич - усталость от напряженных занятий
и нервной встряски брала свое. Подумалось: "А в Пензе, сказывают,
тишина да благодать..." Мысленно он пытался уже распрощаться с
физикой, но не смог: "Любимица моя, да что же это я делаю... Предать
тебя? Нет!" - И как обрубил малодушные соображения: "Нет и нет!"
Решил оставаться в Казани, добиваться своего. Он не мыслил себя
учителем иначе, как прочно стоящим на обеих ногах: математика плюс
физика.
Жизнь впроголодь уже не страшила его - была бы цель достигнута!
Он вновь и вновь подвергал полному анализу свой пробный урок по
физике и приходил к выводу: "Поступили несправедливо. Больше того -
жестоко!.." Вспомнилось, чего и не хотелось вспоминать... Некий
вельможа экзамен по физике превратил в балаган.
А было так. Ульянов уже заканчивал отвечать пробный урок и был в
том приподнятом настроении удовлетворения собой, когда чувствуешь -
дело сладилось: двухмесячный напряженный труд подготовки как бы сам
сказал все за себя строгим экзаменаторам. И профессора из-за зеленого
сукна уже одобрительно кивали ему, поглядывая на чернильницы, чтобы
обмакнуть перья. В высокой оценке пробного своего урока Ульянов не
сомневался...
И вдруг будто холодным сквозняком пахнуло в зале. Лица
экзаменаторов вытянулись, кое-кто из них поморщился, и Ульянов
обнаружил, что никто на него уже не смотрит. Взгляды всех устремились
поверх его головы, туда, где вход в зал. Затем профессора один за
другим - кто ловко и быстро, кто медленно, как бы нехотя - поднялись
со своих мест. Ульянов стоял, не смея обернуться: было ясно -
появилось какое-то значительное лицо. Делами университета, он слышал,
занимается ревизор из Петербурга, сенатор.
Ульянов терпеливо ждал, что его наконец отпустят. Тем временем
мимо прошагал пожилой господин в мундире. Вся грудь расшита золотом.
Штаны белые, но и на них золотые дорожки. Илья Николаевич с
любопытством глянул на невиданное по блеску одеяние. Он уже догадался,
что это тот самый сенатор, о котором столько тревожных разговоров:
однако ничего похожего на страх перед ревизором не испытал. Напротив,
ему понравилась благовоспитанность вельможи: поздоровался он с
профессорами, сделал уважительный поклон и пригласил всех сесть. Рядом
с председателем комитета образовалось свободное место, на которое был
приглашен и сам сенатор.
Тот пошептался с председателем, видно интересуясь, что происходит
в зале, потом кивнул и посмотрел на Ульянова. Илья Николаевич стоял
выпрямившись, а под взглядом ревизора вытянулся еще больше, вскинул
голову и чуть-чуть улыбнулся, показывая этим, что он ждет вопроса и
рад будет отвечать. И не о себе сейчас он подумал: он жаждал в меру
своих скромных сил защитить репутацию родного университета, которую,
как видно, столичный ревизор взял под сомнение. Ульянов почувствовал,
что в нем возгорается душевный подъем, вдохновение, что ответ его на
любой вопрос экзаменационной программы будет блестящим, и только
одного опасался: как бы сенатор не раздумал его спрашивать.
И вопросы последовали. Ульянов отвечал легко и свободно, однако
ревизор не проявил одобрения. Напротив, с желчной гримасой приставил
ладонь к уху и выкрикнул:
- Не слышу! Ведь вы в классе. Зычно надо говорить перед
учениками, зычно!
У Ульянова был приятный голос, еще в Астрахани он пел в
гимназическом хоре, случалось, с одобрения регента, и мелодию вел, но
зычностью, какая ценна для капрала, не обладал. Все же попытался
напрячь голос - и закашлялся.
Сенатор развел руками, выпил воды из графина, вместо того чтобы
протянуть стакан покрасневшему от кашля молодому человеку, и приказал:
- Отойдите от стола.
Ульянов попятился.
- Еще, еще... Есть у вас глазомер, чтобы представить помещение
класса?
Ульянов сделал еще несколько шагов назад.
- Хорошо, - язвительно заметил сенатор, - скуповато отмеряли, но
допустим, что это гимназический класс. Вы на учительской кафедре.
Объясняете ученикам предмет физики... А здесь, где мы сидим, допустим,
последняя парта... Попрошу!
Ульянов крепился, стараясь выдержать издевательства вельможи, но
голос, и без того слабый из-за неразвитой груди, окончательно перестал
звучать. И сделалась особенно заметной картавость: Илья Николаевич не
выговаривал "р", этот звук пропадал.
Новая придирка со стороны сенатора: мол, дефект речи учителя
может передаваться и ученикам. Сказал он это уже не претенденту, а
решавшему его судьбу комитету.
- Между прочим, перед комитетом следовало бы явиться не в... -
Сенатор, господин благовоспитанный, не сказал прямо: "не в
студенческих обносках", а ограничился осуждающим взглядом. И добавил:
- Учитель без сюртука - не учитель!
Стыд, негодование и омерзительное состояние беспомощности перед