вокзала там не увидите, ни перронов - одно чистое поле. И в поле -
рельсы. Словно плугом обходили поле да в каждую борозду рельсы клали -
столько их там. И на всех рельсах стоят вагоны: сверху на крыши
посмотреть - целый город.
Сортировочную станцию проще всего сравнить с мешком. С утра до
вечера, с вечера до утра набивают ее гружеными вагонами. От каждого
завода на Сортировочную проложены пути. Нагрузят на заводском дворе
вагоны, навесят, как полагается, пломбы - и пошел вагон на
Сортировочную.
А водят вагоны с заводских дворов на Сортировочную и обратно
особые паровозы - "Овечки". Называются "Овечками" они потому, что у
них буквы "Ов" на тендере. Ну уж крикливее паровоза нету! Прямо скажу:
пронзительный голос у "Овечки"! Соберутся они на Сортировочной - и
такой концерт зададут, что ушам больно. Хорошо, что станция за
городом.
А был один раз случай. Переменили деповские рабочие на "Овечке"
гудок - то ли они для смеху это сделали, то ли по просьбе машиниста,
любителя паровозной музыки. Но только прикрутили они "Овечке" такой
гудок, какого никогда даже на "Эльке" не бывало. Прямо-таки хор.
Потянет машинист за ручку - и запоет "Овечка" в три-четыре голоса.
Думают на линии - это какой-нибудь новый сверхскорый паровозище валит,
а это просто "Овечка" номер 31-47 по подъездным путям пробирается. Да
еще самая старая "Овечка", выпуска 1901 года. Семенит она мелкими
колесами и не своим голосом кричит.
На всей Сортировочной в этот день переполох был.
А другие "Овечки" ничем одна от другой не отличаются, только
номера у них разные.
Юркие это паровозики! Они вагоны и соберут, и по путям их
расставят, и туда сбегают, и сюда поспеют. Круглые сутки носятся
"Овечки" по Сортировочной. Тысячи три-четыре вагонов другой раз
натолкают с заводов на станцию - глядишь, за ночь уже и рассортировали
их, подобрали по адресам, выставили в затылок. Сцепщик обойдет,
свинтит вагоны - и готов поезд.
Докладывает диспетчеру Сортировочная:
- Принимайте!
- Понято, - отвечает диспетчер.
В дальнюю дорогу вести состав - это уже не "Овечкино" дело. Тут
уж к выходным путям "Щуки" из депо подкатывают. Отцепят составители
"Овечку", взвизгнет она на прощанье и побежит по своим делам. А "Щука"
ответит ей басом и возьмет состав на крюк.
С этой самой минуты попадает состав на график к диспетчеру.
VII
Но плох тот диспетчер, который ничего, кроме своего графика,
знать не знает. Чтобы порядок на линии был, надо диспетчеру иной раз и
самому на линию показаться. Конечно, не во время дежурства - тогда и
на шаг от громкоговорителя не отойдешь. А вот в свободные часы не
мешает нашему брату сесть на паровоз и проехаться по участку.
Проедешься - и сам своими глазами увидишь, почему это сегодня на
Навалочной цистерны три часа под выгрузкой торчали или отчего в Рябово
каждый раз под семафором поезда держат: сигналист ли там зевает, или
дежурный по станции шляпа?
Только лучше всего диспетчеру не с пассажирским, а с товарным
составом ездить. С товарным его меньше всего ждут. Это ему и на руку.
Приедет на место и все как есть увидит, без прикрас.
Я ни одной шестидневки не пропущу, чтобы до Любани не
прокатиться. Зато уж спокоен за свой участок на дежурстве. И Рябово, и
Обухово, и Тосно, и все другие станции не только по голосу теперь
знаю, но, можно сказать, и в лицо.
Запишешь во время дежурства на листок, что тебе твой график
портило - операторов, которые сведения о поездах задерживали,
деповских дежурных, которые тебе паровозы вовремя не подавали, - а
потом и поедешь по душам с ними беседовать.
Помню, как однажды застрял у дежурного на станции Саблино
товарный номер 631.
Шел он с импортным грузом, со станками последней модели для
московского завода "Шарикоподшипник". Станки эти срочно выписали из-за
границы, заплатили за них золотом. В Ленинградском порту при разгрузке
парохода специальный субботник устроили. Тут же на месте в порту
состав сформировали, помимо всякой Сортировочной, и к нам на главную
линию перебросили.
Я его сквозным маршрутом отправил повышенной скоростью - от
Ленинграда до самой Москвы без передышки.
В этот день я как раз на линию собрался. Сдал в восемь утра
дежурство и выехал с дачным поездом.
Приезжаю в Саблино.
Смотрю в окно вагона и вижу: напротив нас какой-то длинный
товарный состав стоит, и на всех вагонах мелом написано: Москва,
Москва, Москва.
Вот, значит, как мой товарный экспресс без передышки идет. Сорок
километров прошел и застрял в Саблине. Всего только шестисот
километров до Москвы и не доехал!
Выскакиваю из вагона (а раньше я и не думал в Саблине выходить) и
бегу искать дежурного по станции. Попался мне по дороге проводник с
московского товарного.
- Почему, - спрашиваю, - стоите здесь?
- Да дежурный отставил.
- Как отставил, зачем?
- Не знаю. Прицепку собирается делать. Вагон тут у него какой-то
с прошлых суток заночевал; и он хочет сплавить его в Любань, пока
диспетчер не хватится.
- Вот как, - говорю, - пока не хватится?
Смотрю - и сам дежурный является. Он из-под вагона вынырнул.
Увидел меня - и чуть было обратно под состав не нырнул.
- Это что, - спрашиваю, - у вас московский отдыхает?
- Московский, - говорит. - Мы сейчас на выход ему дадим.
- А почему до сих пор не дали?
- Не поспели, товарищ диспетчер, все буксы проверить надо было, а
в трех вагонах даже новую набивку сделать. В Ленинграде вот
недосмотрели, а у нас простой выходит.
- Вот как, - говорю, - значит, Ленинград виноват... А что за
вагончик вы тут к сквозному маршруту прицепляете?
Заморгал глазами дежурный, а я к селектору - ленинградского
диспетчера вызываю - моего сменного.
- Как у вас московский товарный значится?
- На простое в Саблино, - отвечает. - Нагон пара. Высылаю
резервный паровоз.
"Вот, - думаю, - ловкач дежурный. Он, значит, всем по-разному
врет. Мне - что буксы виноваты, а в Ленинград - что машинист пар
нагоняет. Нагоню же я ему пара!"
Выхожу я на перрон, а мой московский уже за семафор хвост
убирает.
Ведь вот как быстро его отправили, или, как у нас говорится,
"вытолкнули"!
Ну и с дежурным этим мы быстро покончили: тоже "вытолкнули".
VIII
Не сразу, конечно, и из меня диспетчер получился.
Помню, привели меня первый раз на диспетчерское дежурство.
Я - старый железнодорожник, насквозь паровозным дымом прокурен.
Октябрьская наша дорога еще Николаевской называлась, еще у нас
орлы двуглавые на билетах печатались, еще генералы в шинелях на
зеленой подкладке управляли дорогой, - а я уже работал. Телеграфистом
на станции второго класса торчал, точки-тире выстукивал за двадцать
пять рублей в месяц. Ну, тогда каждая станция за себя действовала -
без всякого диспетчера. По своему разумению принимала и отправляла
поезда и на запасный путь выкидывала. Да ведь движение-то в сущности
пустяковое было. Стрелочников да путевых сторожей нельзя было и
железнодорожниками назвать - уж, скорей, огородниками. Вылезет
стрелочник из своего огорода, сделает стрелку поезду или флажок
зеленый покажет - и опять брюкву полоть.
"Диспетчер" - и слова такого мы не слыхали в те времена...