качнулся на древках бархат. Почуяв ветерок, развернулись легкие
шелка...
Площадь вся в хвойных гирляндах, высится трибуна для почетных
гостей. На краю помоста - плотный человек. Он снял шляпу и
раскланивается. А из толпы возгласы: "Да ведь это Щуко, академик
архитектуры!..", "Спасибо, Владимир Алексеевич, за памятник!..".
Люди прихлынули к помосту. Академик сунул шляпу под мышку и
бросился пожимать тянувшиеся к нему дружеские руки.
Всюду поспевали фотокорреспонденты.
Сфотографировали Щуко. Сфотографировали его помощника, Владимира
Георгиевича Гельфрейха, тоже архитектора.
Но памятник создавали трое. А где же третий, где скульптор
Евсеев?
Произошла неловкая заминка, но академик тотчас нашелся. Сказал с
улыбкой:
- Извините, товарищи. Евсеев - человек редчайшей скромности. Вот
только что был на трибуне! Уверен, что Сергей Александрович и сейчас
здесь, но, избегая ваших аплодисментов, прячется среди гостей. Сейчас
предъявлю вам эту красную девицу!
И предъявил.
"Красная девица" оказалась с пышными усами казачьего образца.
Празднество завершилось торжественным шествием.
x x x
Это было время, когда Зимний дворец, знаменитое сооружение
Растрелли, как и другие дворцы царской фамилии, оказался как бы ни к
чему. Самодержавие похоронено, и дворцы, как пережитки кровавого
режима, стояли в запустении.
С открытием памятника В. И. Ленину у Финляндского вокзала почти
совпал по времени пуск Волховстроя (декабрь 1926 г.) - детище всей
страны, и прежде всего ленинградцев. Вот такие сооружения были людям
по душе, а не бывшие царские резиденции.
Тем не менее пустовавшие помещения Зимнего дворца нашли частичное
применение: в западной его части, со стороны Адмиралтейского проезда,
в одном из бывших покоев развернул свои экспозиции только что
создававшийся Музей Революции. Экспонаты были еще случайными и
разрозненными. У стены на подставке - груда цепей. Привезли их сюда из
бани для узников Петропавловской крепости. Банька, надежно огражденная
от глаза постороннего, была одновременно и кузницей, где приговоренных
заковывали в кандалы.
Среди других экспонатов музея обескураживающее впечатление
производил листок из школьной тетради, висевший в рамке под стеклом.
Это был счет на один рубль двадцать копеек, поданный начальству
жандармским офицером после очередной казни. Счет был составлен на
десять аршин прочной пеньковой веревки и на кусок хозяйственного мыла.
Покупку офицер сделал в мелочной лавке на Сенной площади.
Одним из сотрудников музея был Сережа Домокуров. Впрочем, в пору
называть его Сергеем Ивановичем. Мальчишкой с отцом, рабочим от
Нобеля, он 3 апреля 1917 года встретил Ленина и даже приветствовал его
из толпы, махал шапкой. Возможно, этот необыкновенный вечер с музыкой,
которую играли оркестры, с острым светом прожекторов, освещавших то
Ленина на броневике, то невиданное скопление народа на площади, -
возможно, и подсказал мальчику дорогу в жизни. Он стал историком,
довелось ему участвовать в создании первоначального Музея Революции,
здесь он остался работать.
Сейчас он только что с площади у Финляндского вокзала. Торжество
открытия памятника он запечатлел фотоаппаратом-зеркалкой и беглыми
записями в блокноте. Возвращаясь на работу, Домокуров мысленно уже
раскидывал будущие свои фотографии по стенду. "Выхлопотать бы только
где-нибудь кусок бархата, - мечтал он. - Экспозиция получится что
надо!"
О музее мало еще кто знал в городе, но вдруг повалили письма.
Побывали они в редакциях газет, оттуда их и переадресовывали музею.
Пошарив глазами, Домокуров выбрал письмо с "Красного путиловца".
"Камень и бронза, - прочитал Сергей, - на веки вечные обозначили
священное место, где Владимир Ильич открыл нам, рабочему люду, глаза
на социалистическую революцию. Но теперь людям охота поглядеть на
броневичок, с которого фактически выступил Ленин. Среди рабочей массы,
когда открылся памятник у Финляндского вокзала, пошли толки, что
броневичок хранится в кладовой среди самых наиважнейших
государственных ценностей. Это правильно. Мы, советские граждане,
обязаны содержать броневик в полной сохранности. За него спросят с нас
пролетарии всех стран. И наши потомки спросят.
Но взглянуть-то, наверное, можно на историческую машину? Хотя бы
одним глазком? Очень в этом большая просьба от рабочего класса нашего
завода".
И подписи.
Столько подписей, что местами они сливались, образуя кляксы, и
все-таки не уместились под текстом - расползлись по полям листа.
"Правильно пишут, - одобрил Сергей путиловцев. - И "Ленинградская
правда" правильно сделала, что переадресовала письмо. На такие запросы
нам отвечать - Музею Революции!"
Он окунул перо в чернильницу и задумчиво уставился на его кончик,
словно в ожидании, не скатится ли на бумагу вместе со свежей каплей и
адрес броневика.
Затем снял трубку с телефонного аппарата, крутнул ручку вызова и
обратился к телефонистке:
- Пожалуйста, Артиллерийский музей!
Пока соединяли, Домокуров мысленно перешагнул через Неву и достиг
Кронверка - тыльного укрепления Петропавловской крепости. Это
огромное, построенное в виде подковы, толстостенное кирпичное здание с
окнами-бойницами. Где-то там, внутри, на лужке, или снаружи крепостных
стен, были повешены декабристы Пестель, Муравьев-Апостол,
Бестужев-Рюмин, Рылеев, Каховский. Домокуров не раз пытался в жесткой,
вытоптанной траве обнаружить следы столбов и в то же время страшился
такого открытия...* (* С тех пор прошло полстолетия, когда
историками-учеными было точно установлено место казни. Это бугор на
берегу заполненного водой и окружающего Кронверк рва. Теперь там
высится обелиск - памятник казненным.)
В самом Кронверке, где музей, бывать ему еще не довелось, но
слыхал он, что там, в бывших боевых помещениях, хранится коллекция
оружия - одна из богатейших в мире... Надежные стены, военная охрана -
вполне подходящее место и для броневика.
Но по телефону ответили:
- Артмузей экипажей не экспонирует. Автомобили не по нашей части.
- Но позвольте! - заспорил Сергей. - Это же не просто автомобиль
- бронированный. Боевая машина. Где же ей быть, как не у вас?
- Извините, коллега, - прервал его артиллерист, - меня ожидает
экскурсия... - И затрещали звонки отбоя.
"Уважаемый род войск, а не очень-то вежливый. - Сергей положил
трубку. - В Эрмитаж, вот куда надо! - смекнул он. - Артиллеристы и в
самом деле ни при чем. Государственная кладовая особого назначения -
это в Эрмитаже!"
Телефонистка соединила:
- Готово.
Заговорил Домокуров, да тут же, словно обжегшись, кинул трубку на
рычаг... Фу, какой конфуз, отчитали, как последнего недоросля. А поди
знай, что у них только скульптуры, картины, греческие вазы, египетские
мумии!
Однако где же броневик?
Сергей машинально крутил телефонный шнур.
"Гм, гм... задачка приобретает налет таинственности, - с веселой
озабоченностью подумал он. - Это любопытно!.. А что сделал бы в этих
обстоятельствах всеместно известный доктор Ватсон, друг и сотрудник
Шерлока Холмса? Пожалуй, перелистал бы "Весь Ленинград".
И Сергей развалил на коленях громоздкую книгу с тонкими,
слипающимися страницами. Водя пальцем по колонкам цифр, выбрал номер,
показавшийся ему подходящим.