пальцами по столу. Вдруг поднял голос и раздраженно: - Видели вы,
милый Ульянов, простофилей? Похоже, что самый нелепый из этой породы
людей - ваш покорный слуга! Десять лет сижу в этом кресле и ни копейки
не спросил за исправление должности помощника попечителя. Молоствов
глаза выпучил, когда обнаружилось, что у него в помощниках такой
чудак-бессребреник. Это он, наш бравый генерал-майор, и окрестил меня
простофилей. Да и поделом мне... Слушайте дальше. Иду в казначейство,
а там один ответ: "Что с возу упало, то пропало!" А лечиться-то ведь
деньги нужны немалые, тем более за границей. Пришлось обеспокоить
министра. Написал в Петербург, жду...
Лобачевский спохватился и прервал речь. Заворчал, сердясь на
себя:
- Болтлив стал, как баба у деревенского колодца. А вас обременяю
только. Извините.
Наконец распрощались. Напутствуя Ульянова, Лобачевский употребил
латинское изречение: "Per aspera ad astra" ("Через тернии к звездам")
- и со значительным видом задержал руку молодого учителя в своей. Это
было 7 мая 1855 года.
...Встретиться им больше не пришлось. Денег на лечение
Лобачевский не получил. Вскоре ослеп окончательно. А меньше чем через
год (12 февраля 1856 года) умер в нищете и забвении от паралича
легких.
Но "Per aspera ad astra" осталось звучать в сознании и сердце
Ильи Николаевича Ульянова как завещание великого современника.
Сборы, сборы... В дневнике Ильи Николаевича Ульянова открыта
новая страница: "Симбирск. 1869 год, сентябрь". Новые места, новая
должность - и соблазнительная неизвестность впереди.. Наконец выехали
за город, но тут же, еще и огороды не миновав, ямщик коротким "тпру!"
остановил лошадей, спрыгнул с облучка и пошел что-то ладить в головах
упряжки.
Илья Николаевич высунулся из кузова. В пору было бы и
подосадовать на почтаря: вон еще и до первого полосатого столба не
дотянули, а уже задержка в пути! Иной старосветский обыватель - а их
немало в здешнем городе, - пожалуй, усмотрел бы в этом недоброе
предзнаменование да и отменил бы поездку. Но Илья Николаевич только
усмехнулся этой мысли. Однако из этой захудалости дворянской жизни
впоследствии под пером Ивана Александровича Гончарова родился
знаменитый "Обломов".
"А ведь он, Илья, мне тезка!" - вдруг обнаружил Илья Николаевич.
И хотя в совпадении имен он увидел только курьез, все же явилась
потребность мысленно поскрести себя: "А не завалялось ли и в тебе
самом чего-нибудь обломовского?"
Полюбопытствовал, что скажет на этот счет жена.
Мария Александровна, озабоченная первой дальней поездкой мужа по
губернии, старательно собирала его в дорогу. То и дело хваталась за
голову: "Не забыть бы чего-нибудь".
- Бог мой, - отозвалась она на лукавый вопрос мужа, и в красивых
ярких глазах ее блеснули искорки смеха, - ну конечно же в тебе полно
обломовщины! - И прищурилась для строгости, и уже всерьез его
пожурила: - Чуть в ботинках не уехал - это в октябре-то, в ненастье!
Для чего же мы заказывали сапоги?
Илья Николаевич, приспосабливаясь к обнове, переступил с ноги на
ногу: на нем были козловые сапоги со скрипом.
Отъезжающему были поданы на руки пятилетняя Анечка и
трехгодовалый Саша, который, увидев отца в непривычном одеянии,
встревожился и принялся плакать.
Прощаясь с детьми, Илья Николаевич замер, потрясенный глубиной
охватившего его чувства. А когда разомкнул объятия, у обоих малышей в
ручонках оказалось по волоску из его бороды.
- Сувениры! - воскликнул счастливый отец. - Они уже берут
сувениры!
Наконец и супруги сделали шаг друг к другу. Мария Александровна
положила руки мужу на плечи, затаив волнение, сказала: "Береги себя!"
А он бережно снял их и принялся целовать...
Распрощавшись с семьей, Илья Николаевич долго и громогласно
прокашливался, стремясь привести в равновесие вышедшие из-под контроля
чувства. После этого сразу, с некоторой даже поспешностью залез в
тарантас и скрылся под кожаным верхом.
Тронулись. Илья Николаевич зарылся с ногами в солому и сено, с
удовольствием вдохнул крепкий запашок дегтя от свежеподмазанных колес,
и мысли его, а следом и чувства понеслись, обгоняя тройку, вперед и
вперед на сельские просторы.
А тарантас стоял. Задержались у заставы. В пределах губернского
города ямщики были обязаны заглушать колокольцы. Но вот пута снята - и
дорожный медный жаворонок обретает голосок.
Ямщик похлопал коренника по шелковистой шее, поправил шлейки на
пристяжных и сел в тарантас.
Илья Николаевич с интересом разглядывал его. Это был рослый
красавец с рыжей бородой. Сам от природы некрупный, Илья Николаевич
ценил в людях стать, силу, здоровье. А этот, что называется, кровь с
молоком! И как ловко все сидит на нем: и темно-зеленый форменного
сукна азям, подпоясанный красным кушаком, и черный картуз с медным
гербом почтового ведомства над лакированным козырьком, и форменные
шаровары, и сапоги...
Лошади дружно взяли. Колоколец под дугой завел свой звонкий
говорок.
Сразу словно и день посветлел. Перед глазами распахнулись
просторы полей, лесов. В этот ранний час еще лежали туманы, и, как
островки среди молочного моря, тут и там виднелись вскарабкавшиеся на
возвышенности села и деревни.
Завидев катящего на тройке чиновника, на обочине дороги оторопело
остановился прохожий. К тощей котомке приторочена пара запасных
лаптей, в руке палка: видно, дальняя у него дорога... Лишь на
мгновение мужик и чиновник встретились глазами, но Илья Николаевич
успел заметить, что в выражении его лица раболепие и страх - ничего
больше.
Прохожий стремительно поклонился, словно готов был сбросить с
себя не только шапчонку, но и голову вместе с нею. Илья Николаевич в
ответ приветливо снял фуражку, чем вызвал крайнее неодобрение ямщика.
- Всякой шушере да кланяться, - заворчал он. - Мало ли их
шатается нынче... Себя не соблюдаете, господин.
- Но почему же? - сказал Илья Николаевич и с досадой на себя
почувствовал, что краснеет. - Ответить на поклон - долг вежливости...
Ямщик не успокоился, но в дальнейшие объяснения входить не
пожелал. Сказал веско:
- Мы пошта, сударь. Казенная. В подорожной-то у вас что сказано:
"По указу его величества государя императора" едем. Понимать надо...
Нн-но, баловаться! - И ямщик раскрутил над головой кнут, который
просвистел не только над лошадьми, но и над седоком.
Илья Николаевич задумался, и горькая усмешка опечалила его лицо.
"Два крестьянина, - размышлял он, - два человека из податного, или,
как прежде говаривали, подлого сословия. Оба тянут в жизни
подневольную лямку... Казалось бы, возьмитесь за лямку сообща - легче
будет! А что на деле? Полный между людьми разлад. Этот, на облучке,
набрался презрения к бедняку, да какого злобного презрения! А у того
лишь скотский страх, ни малейшего человеческого достоинства... О, как
необходимо народу просвещение! - мысленно воскликнул Илья Николаевич.
- В этом убеждаешься снова и снова!"
Он усмехнулся наставлению ямщика о подорожной. Документ этот
действительно выдается от имени царствующего монарха и скрепляется
подписью губернатора, в канцелярию которого, облачившись в вицмундир,
коллежский асессор Ульянов и явился перед отъездом.
Канцелярская процедура оказалась затяжной, но чиновник особых
поручений при губернаторе, бойкий и любезный молодой человек, не дал